Глазами сына
Имя Виктора Алексеевича Савина, думается, не нуждается ни в особых комментариях, ни в объяснениях. Сегодня, в преддверии 100-летия со дня его рождения, оно «на устах» более чем когда бы то ни было. Закономерен и повышенный интерес и личности, жизни поэта, его окружению. Не все еще, видимо, знают, что было у него семеро детей. Трое из них живы и сегодня. В Сыктывкаре - Инесса Вйитаровна, в Уфе - Майя Викторовна. В поселке Краснозатонсний, что под Сыктывкаром, проживает 73-летний сын поэта Авенир Викторович. Он вспоминает:
Шалости и проказы неотделимы от детства. Тем более у мальчишки. Но память запечатлела и другое. По улице Орджоникидзе - длинный казенный дом. Живут там пожарные, приезжие татары остановились. Татары покупают коней, забивают их, суп варят. Очень хочется есть. Меня угощают. Я откачиваюсь: конина, ну, никак не идет. Улицы Тентюково. Крепкие рубленые дома. Под стать домам и жизнь ихобитателей. Мы с мамой идем просить милостыню. Невмоготу голодать. На дворе - двадцатые годы...
Отец на руководящих должностях: то он секретарь уездного комитета партии, то председатель уездного ЧК. В здание, где размешалось ЧК - этот каменный дом до сих пор стоит под боком кинотеатра «Родина», бегал еще мальчишкой. Возле дверей часовой. Все предъявляют пропуска. Пропуска нанизываются на штык...
...Однажды отец на почту послал. Отнеси, говорит, это письмо. Оно - в Москву. Подай в окошечко и деньги уплати. Думаю, зачем в окошечко, там же ящик почтовый есть. Ох, и ругал же он меня тогда!
...Отец спит очень мало. Много курит. Утром прибирает его стол. Гору окурков в печку выбрасывает. Курил папиросы «Сафо» с тонкой такой бумажечкой. А еще «Самородок». На коробке - кусок золота нарисован.
.„Утро... В окнах только-только забрезжил рассвет. Отец усаживает маму напротив. Вслух читает написанное за ночь. Только после маминого «добро» рукописи относит в редакцию. И так каждый раз.
До ареста отца семья занимала квартиру на 2-м этаже по улице Горького. К тому времени уже и слухи об арестах начали доходить. Но у нас все еще спокойно. Продолжают бывать приятели отца: Колегов, Выль Паш, Сим Вань... Из районов кто-то приезжает... Потом многих репрессировали.
Слухи разрастаются. Ведь и город маленький: возле пединститута и кончается. Говорят, там одного, здесь другого взяли. Думаю: нас это не касается. Но однажды, не вытерпев, спрашиваю отца: «А что, если и за тобой придут?» Уверенным голосом он обрывает: «За что меня могут взять?»
Отца взяли в 37 м. Тогда я уже отдельно жил. Работал на спасательной станции. Семья была своя: жена и ребенок.
Прихожу в отцовский дом. Навстречу мама: «Ночью отца забрали». Успокаиваю маму, отец ни в чем не виноват. Взяли по ошибке. «Отпустят, вот увидишь».
Затем опять же ночью с обыском приходили. Перебрали все книги, рукописи. Уже рассвет за окнами. Торопятся. Все кидают в ящики и складывают в машину вплоть до листочков. После интересовался судьбой отцовской библиотеки. Но ничего не сохранялось,
Маму и сестер выгнали из квартиры. Поселились в сыром, холодном, неотапливаемом подвале того же дома. Косо посматривал на меня начальник. Отвернулись друзья и сослуживцы. Некоторые из знакомых отца, кто еще вчера с подобострастием жал руку, ринулись до сих пор в непостижимую для меня атаку: устно и печатно бичевать, «врага народа» Савина. Некоторые были затем облагодетельствованы и высокими званиями, и чинами большими...
Больше всех противился такому ярлыку брат Станислав. В то время он учился в первой школе, что по улице Орджоникидзе. (Теперь там 14-я школа). Седьмой класс кончал. Как-то раз, на уроке учительница непочтительно отозвалась об отце. Он встал из-за парты, хлопнул дверью и вышел. Долго не мог прийти в себя.
Несправедливость по отношению к отцу тяжело отозвалась па всех нас. Учебу продолжить никому не удалось. Все пошли на заработки. '
...Последнее известие от отца принес грязный, оборванный, только что освободившийся откуда-то из-под Воркуты уголовник. В папиросу скрученном обрывке тонкой бумаги удалось разобрать всего несколько слов: «Я ни в чем не виноват».
...Потом была война. Мы со Станиславом на фронте. Сестры – кто где. Не столько от болезней, сколько от голода. Особенно с началом войны. Рассказывали, ходила по помойкам, в надежде найти хоть какие-нибудь съестные остатки. Мама умерла от дистрофии в 43-м.
53-й год. Умер Сталин. Многие плачут. Эту смерть я переношу спокойно. 56-й год. Реабилитация. Ходят разговоры: Сталин ни о чем не знал. Некоторые все валят на местные власти. Возможно, на местах и были перегибы. Но верховная власть не знать об этом не могла.
Иду в Верховный суд Коми АССР. Мне дают папку с отцовским делом. Но ничего, кроме акта об обыске и списка изъятых вещей, там нет. Разводит руками и прокурор республики Са-виновский: так вышло. Судила его тройка. Двое из них позже тоже оказались «врагами народа». Прошлое не воротишь. Поисками отца решил заняться сам. Для начала обратился в МВД. Кроме того, что отец был направлен в район Воркуты, сказать ничего не могли. Пишу в Воркутинское управление МВД. Отвечают: отправлен в Сибирь. Куда - неизвестно. Обращаюсь во все областные центры Сибири, которые только на ум приводят. Безрезультатно.
Вдруг вызов в наше МВД. В повестке почему-то указано: в качестве свидетеля. Взял паспорт и пошел. Встречает дежурный. Указывает кабинет. Зашел, сел. Человек, сидящий за столом, встал, подошел к шкафу - вынул тоненькую папочку. Спрашивает: отца разыскали? Ответ пришел из Новосибирской области. Читаю: «Виктор Алексеевич Савин скончался от туберкулеза в Пикулинском лагпункте 11 августа 1943 года». Ознакомились? Распишитесь. Перед тем, как подписать обратный пропуск, позвонил в милицию, чтобы в загсе оформили свидетельство о смерти отца. В соседней комнате выдали свидетельство – последнее известие об отце.
Записала А. Сивкова
Молодежь Севера. – 1988. – 10 августа
