Олени выходят к морю
Миша ждет брата
Миша Валей—маленький мальчик с глазами, похожими на ягоды черной смородины, живет с родителями в остроконечном чуме. Постоит чум неделю на одном месте, а потом его разбирают, грузят на особые сани с высокими стойками и везут дальше. Куда идет стадо оленей, туда и чум движется.
Где только не побывают оленеводы, чего только не увидят! Взрослые привыкли к путешествиям и ничему не удивляются. А Мише все удивительно. Выйдет он из чума, поднимется на высокий холм и смотрит вокруг. Парит над его головой большущий ястреб. Миша думает: «Почему он не падает? Вот у человека есть глаза, нос, рот, ноги — то же самое, что и у ястреба. А человек бы упал... Крыльев у него нет! Вот бы мне крылья, как у ястреба...»
Не знает Миша еще многого: почему в тундре не растут деревья, куда пропадают зимой гуси и утки, откуда прилетают сюда, на север. Спрашивает у матери: «Почему мы весной и осенью едем следом за гусями?» Мать смеется: «Мы не за гусями едем, а за оленями. К лету в тундре оленям спокойнее, гнуса меньше, чем в лесу, вот мы и едем к морю. А зимой в тундре сильные метели, оленям трудно доставать мох из-под большого снега, тогда приходится возвращаться в лес».
Мише нравится и зима, и лето. Зимой он катается на лыжах, кувыркается в мягком снегу. Мороза не боится. Оденет малицу, пимы — и самый холодный ветер не страшен. Летом еще веселее. Когда стадо выходит в тундру, Миша почти не бывает в чуме. Смотрит, как лебеди плещутся в озерах, ищет гнезда белых полярных сов, выслеживает серебристо-серых песцов.
Но веселее всего бывает, когда на каникулы приезжает старший брат Миши — Вася. Васе десять лет. Он уже два года учится в школе и теперь умеет читать и писать. Он привозит с собой из школы книги и читает вслух пастухам. И бригадир фермы — дядя Илья, и зоотехник Василиса Антоновна хвалили Васю: «Молодец, хорошо научился!»
Скоро и Миша научится грамоте: отец обещает этой осенью отправить его вместе с братом в школу, в село. Тогда они вместе будут учиться и вместе жить в интернате.
Мише так сильно хочется учиться! Он ждет не дождется, когда, наконец, приедет Вася и заберет его с собой. И каждый день Миша спрашивает отца и мать, скоро ли приедет Вася. Ведь занятия в школе уже давно кончились!
Вася должен прилететь на самолете. Миша ждет самолета. Запрокинет голову к небу и смотрит, не мигая, прислушивается, затаив дыхание. В небе — только белокрылые ястребы. Не слышно стрекота мотора—только ветер над тундрой свистит.
- Все Васю ждешь? спрашивает зоотехник Василиса Антоновна. – Скоро приедет.
- Сегодня? – спрашивает Миша.
- Ну, не сегодня…
- Тогда завтра?
- Может быть, и завтра, - улыбается Василиса Антоновна. – Когда самолет вылетит, по радио сообщат.
- А если не сообщат? – пугается Миша.
- Сообщат, - успокаивает его Василиса Антоновна. – Вечером опять свяжемся с колхозом.
Василиса Антоновна – совсем еще молодая девушка, но она уже кончила техникум и умеет по радио говорить. За это ее все величают по имени-отчеству.
Миша ждет, когда она подойдет к железному ящику в чуме, возьмет черные наушники, придвинет к лицу железную коробочку величиной с гусиное яйцо и начнет говорить: «Земля… Земля… Я – Чайка, я – чайка…»
Миша знает, что «Земля» - это его родное село, а «Чайка» - оленье стадо.
Проходи дни, а Вася все не приезжал.
— Не вылетел еще Вася,— говорила Мише Василиса Антоновна таким голосом, будто чувствовала себя виноватой.
С каждым днем стадо продвигалось все дальше на север. Уже близко было Карское море; теперь вместе с Мишей самолета ждали и взрослые. Ведь и у них есть свои заботы.
Отец и мать Миши, конечно, больше всего ждали, когда прилетит Вася. Мать торопилась к его приезду сшить новую малицу.
Бригадир дядя Илья ждет письма из дома. Уже скоро полгода, как он вышел со стадом из села, беспокоится о семье.
Василиса Антоновна ждет вестей от матери, да еще лекарства для оленей. Пока что олени здоровы, есть и лекарства, но в долгом пути чего только не может случиться. Несколько лет назад олени заболели ящуром и полстада осталось в тундре — умерли. Тогда Василиса Антоновна еще не работала в стаде, училась в техникуме, но ведь большую беду не спрячешь — про такой год оленеводы всю жизнь помнить будут.
Каждый ждет чего-нибудь из родного села, только пастуху Харитону как будто все равно, будет самолет или не будет. Придет в чум с дежурства, поест и, как медведь, заберется в свою берлогу— за ситцевый полог. Ни с кем не разговаривает толком, никого ни о чем не спросит.
Ходит Харитон в пастухах только с зимы и в тундру попал впервые. В молодости он работал в оленьих стадах, а потом подался куда-то искать легкого заработка. Поступил было на шахту работать—не понравилось в шахте. Говорили, что он стал пить и совсем уже сбился с пути, но потом все же вернулся в село и сам напросился в тундру.
Харитон дежурит аккуратно, делает все, что скажут. Но по своей воле никогда ничего не сделает: сломает сани — другие возьмет, а старые не починит.
— Не понимаю я тебя, Харитон,— стыдит его иногда дядя Илья.— Имя у тебя громкое, фамилия красивая — Янгасов, спину едва обхватишь руками, а живешь некрасиво, не по своей силе. Смелее надо быть, от людей не прятаться.
А Харитон отвернется, ни слова в ответ. Что у него на сердце— никто не знает. Сердце ведь не берестяной ларец с крышкой: внутрь не заглянешь.
Миша сторонится мрачного пастуха. Увидит его в чуме — скорей убегает. И к оленям на пастбище ходит только в дежурство отца или дяди Ильи. Уж они-то всегда найдут, о чем с Мишей поговорить, они на санях дают покататься и даже разрешают править оленями.
— Учись, парень,— говорит ему дядя Илья.— Чтобы стать хорошим пастухом, с малолетства к оленям привыкать надо. Мы в твои годы умели упряжкой управлять.
ИI теперь, когда стадо переезжает на новое место, Миша сам правит на отдельных санях. Скорее бы приезжал Вася и посмотрел, как он с оленями справляется!
У рыбного озера
Когда оленеводы в тундре, у них каждый день на столе свежая рыба — окуни, сиги, красные гольцы.
Широка тундра и куда ни глянь—всюду блестят зеркалами озера. Почти в каждом озере полным-полно рыбы. Ловить ее некому. Раз в год проходят здесь пастухи с оленьими стадами, и больше не появляются люди. Только лебеди, гуси да утки кормятся на озерах мелкой рыбешкой.
Отец Миши или дядя Илья дойдут до озера и уже глядишь — возвращаются с богатой добычей. В хорошую погоду берут с собой Мишу. Только Харитон равнодушен к рыбе. Поставят на стол — съест, нет — и без рыбы обходится.
Миша заметил, что на стоянках рыбу ловят не из любого озера, а выбирают одно. Такое озеро называют Рыбным. На пути стада таких озер несколько десятков, а во всей тундре, наверное, тысячи.
Сегодня Миша только проснулся, вышел из чума, а уж дядя Илья кричит:
— Поедешь со мной к Рыбному озеру?
— Конечно! Сейчас,— отвечает Миша. Побежал в чум, обул тобоки, сшитые из оленьей шкуры, схватил малицу и прыгнул в сани.
- Хо-хо-хо-хо-о! Чу-чу!—крикнул дядя Илья, взмахнув хореем.
Четыре быка сорвались с места, скатились по заросшему травой склону и понеслись крупной рысью вдоль длинного озера. Из-под копыт во все стороны искрами летит вода. Дядя Илья нарочно направляет сани по влажным местам,— так они легче скользят.
Над зеленым одеялом, застилающим тундру, ласково улыбается солнце, на синем небе ни одного облачка. Тепло. Только ветерок поддувает то справа, то слева. Ночью комары не давали житья ни людям, ни оленям, а теперь испугались ветра, прижались к земле.
Миша оглядывается по сторонам.
- Где же наши?..
- Олени?—спрашивает дядя Илья.— А они ночью от комаров не могли отбиться, вот я и велел Харитону перегнать их вон на ту гору….
Он махнул рукой в сторону высокого холма. Холм стоит далеко, там, где тундра сливается с небом, и похож на каравай хлеба.
Вдруг из-под ног оленей вспорхнула рыжая птица. Дядя Илья резко натянул вожжи.
— Чуть не задавили!
Из-под ног оленей во все стороны побежали крохотные птенцы куропатки. Миша знает, что к осени эти птенчики станут большими, как их мать, и такими же рыжими, а с первым снегом так побелеют, что и не разглядишь на снегу.
Дядя Илья озабоченно проводил взглядом выводок куропатки и даже под сани заглянул. Он очень любит всяких птиц, сам не стреляет ни гусей, ни уток и другим не велит. О лебедях и говорить нечего. Миша помнит, как однажды Харитон принес в чум убитого лебедя. «Ты это что?»— сердито спросил дядя Илья. «А так, села стая, штук сто, не удержался, выстрелил»,— ответил Харитон. Тогда дядя Илья глянул сурово и сказал: «Настоящий оленевод с голоду будет помирать, а эту птицу не тронет. Чтобы больше такого не было в нашей бригаде!»
Пастухи любят и берегут птиц, поэтому птица в тундре совсем не боится человека. Вот и сейчас: плавают спокойно на озере утки, только чуть удивленно посматривают, будто хотят спросить, далеко ли едут дядя Илья с Мишей и зачем.
На отлогом берегу озера лежала вверх дном маленькая лодка, рядом стояли длинные сани. Это лодка Мишиного отца. Во время переездов ее грузят на сани.
Дядя Илья остановил оленей и направился к лодке. Миша — за ним. Недалеко от берега плеснула большая рыба, пошла верхом.
— Спину греть выбралась,— спуская лодку, сказал дядя Илья.
— Разве рыба мерзнет?
— Нет, конечно,— ответил дядя Илья. Он всегда так: сначала пошутит, а потом серьезно объяснит.— Просто солнце все любят. В хорошие дни даже мыши из нор выбираются.
Сели в лодку и поплыли к середине озера, где торчали из воды длинные тонкие жерди, похожие на хореи. Над ними кричали чайки. Подальше за сетями ныряли гагары. Нырнут под воду и долго их не видно, а потом где-нибудь далеко вынырнут.
— Посмотрим, каков улов,— сказал дядя Илья и стал вытягивать тонкую сеть с большими ячейками. Проплывет сквозь такую сеть рыба, вильнет хвостом и запутается, как муха в паутине.
На поверхности показалась белая рыба. У нее не было головы.
— Дядя Илья,— удивился Миша,— как же она плавает без головы?
— Задом наперед,— засмеялся дядя Илья.
Миша не верит. Но дядя Илья бросает в лодку вторую безголовую рыбу, еще одну. А вот рыба без спины, а вот только хвост от рыбы.
— Эх, напакостили...— проворчал под нос дядя Илья.
— Кто?
Дядя Илья кивнул головой на кричащих белобоких чаек.
Значит, это чайки успели уже полакомиться! Им легко клевать рыбу в сети — только стоит нырнуть.
До рыбы, попавшей в низ сетки, чайки не смогли добраться, там оказалось много сигов и окуней. Еще больше рыбы достали из второй сети. Ее чайки почему-то не тронули.
Дядя Илья вновь поставил сети, рыбаки пристали к берегу, сложили рыбу в мешок. Той же дорогой отправились назад. Сани подпрыгивали на кочках, цеплялись за выбоины. Оленям тяжело тащить по суходолам большой груз, но для езды в тундре лучше саней ничего не придумаешь.
Только отъехали от озера, как Миша увидел близ низины Лыско — собаку дяди Ильи. Она сердито рыла лапами землю. Наверное, напала на нору песца. Собака как будто не замечала своего хозяина и оленей: разбрасывает в сторону землю, сунет нос в ямку и еще быстрее заработает передними лапами.
— Ну-ка!—дядя Илья отогнал собаку и сунул в дыру свой хорей. Под землей кто-то жалобно заскулил.
— Песцы, щенята...— дядя Илья посмотрел на Мишу и спросил:
— Достанем?
— Достанем!—обрадовался Миша.
Дядя Илья принялся копать землю окованным концом хорея. Железный наконечник хорея крепок: осенью на переправах им проверяют прочность льда.
Нора оказалась глубокой, но дядя Илья продолжал копать: раз уж обещал достать песца, значит, достанет. Он разрубил топором дерн и когда раскопал борозду шага в два длиной, показались слабенькие темно-синие щенята. Дядя Илья взял одного и прижал к груди. Песец смотрел на человека черными бусинками-глазами и трясся от страха. Он был так мал, что еще не умел кусаться и царапаться.
- Спрячь на груди,—сказал дядя Илья.—Остальных матери оставим.
Отправились дальше. Только Лыско не хотел отойти от щенков, но хозяин его отогнал.
Миша сидел в санях тихо, крепко прижав к груди песца с мягкой, как пух, шерсткой. У него сердце прыгало от радости: к приезду Васи у него будет настоящий живой песец.
Маленький помощник
Александра Петровна не заметила, как подобрался Миша. Она наклонилась к воде и полоскала белье. У Мишиной мамы мало свободного времени: всегда она то стирает, то еду готовит для пастухов.
Когда Миша окликнул ее, она чуть не упала от неожиданности.
— Так и напугать можно. Ну, что у тебя случилось?
— Видала?— Миша показал песца, крепко держа его обеими руками.
— Откуда это?—спросила мать.
— С дядей Ильей поймали!—обрадованно пропел Миша и стал торопливо рассказывать, как они ездили к Рыбному озеру и как выкопали из норы песцов.
— Привязать придется,— сказала мать.
Вернувшись с озера, она вынесла из чума длинную бечевку и обвязала конец вокруг шеи песца. Потом вместе с Мишей вбила колышек рядом с чумом и привязала к нему зверька.
— Можно сделать норку из дерна,— сказала мать—И не забывай кормить. Он, наверное, голодный. Принеси мяса... Вот приедет брат, будете вместе играть.
Но Миша не мог оторваться от своего песца. Тогда мать сама принесла из чума мелко нарезанное мясо и положила перед зверьком. Песец не притрагивался к мясу.
— Боится,— сказала мать.— Отойдем в сторонку. Ничего, поживет, привыкнет. Мы, когда маленькие были, тоже много разных зверей выращивали. Они сначала все боятся, а потом привыкают и едят прямо из рук.
Миша отошел от песца и стал наблюдать за ним. Зверек увидел, что поблизости никого пет, придвинулся к мясу, понюхал и лизнул.
— Ест, ест!— обрадовался Миша и помчался в чум за мясом.
Харитон похрапывал в своем углу за пологом. «Хорошо, что он спит»,— подумал Миша и выбежал наружу. Когда нет Харитона, Мише даже веселее становится жить.
* * *
Дядя Илья и Василиса Антоновна уехали искать отбившихся от стада оленей. День уже перевалил к вечеру, а они все не возвращались. Мише не сидится: то в чум заглянет, то песца погладит, то на высокий холм заберется — посмотреть, не едут ли.
— Почему так долго?— спрашивает Миша маму.
— Не знаю,— говорит она.— Наверное, без дела не сидят.
— А Василиса Антоновна приедет до вечера?
— Приедет.
— Если не приедет, так по радио некому разговаривать будет,— вздыхает Миша.— Ты, мам, не умеешь?
— Нет. Одна Антоновна умеет. Зимой на курсы ходила. А в прошлые годы такого-то дива не бывало: выедет оленевод в тундру, и с начала весны до поздней осени никаких вестей от него нет — жив ли, умер ли...
— Если не приедет Василиса Антоновна, о Васе опять ничего не узнаем...— грустно говорит Миша.
Тем временем мать взяла немного бересты, припасенной еще с зимы, когда жили в лесу, разожгла огонь и повесила на крюки котелки и чайники.
— Мам, давай я буду подкладывать в огонь хворост,— попросил Миша.
— Подкладывай. Только много сразу не бросай: в тундре каждая веточка дороже золота.
Миша присел на латы — так называется разборный пол в чуме — и осторожно подул в огонь. Он уже не в первый раз помогает матери и знает, что в тундре дров нет, ни одного дерева, ни щепочки! Даже приземистые кустики растут только местами и за ними приходится далеко ездить на оленях. Другое дело — зимой, когда стадо пасется в лесу. Тогда в чуме вместо костра ставят большую железную печку и топят ее настоящими дровами. Иногда до того натопят, что приходится открывать дверь, сделанную из оленьих шкур.
Зимой, конечно, и степы чума толще. Сейчас они только из сукна да еще брезент сверху настелен, чтобы дождь не мочил, а зимой чум накрывают едумом — огромным колпаком, сшитым из бересты, а сверху настилают оленьи шкуры.
Сидит Миша на латах и подкладывает потихоньку ветки под котелки. За спиной мать чашками гремит. А Харитон ничего не слышит, храпит да носом посвистывает. «Вот и хорошо, что не просыпается,— думает Миша.— А еще лучше будет, если он совсем из стада уйдет...»
Трещит мокрый хворост, тлеет. Серый дым плавает по чуму и лениво выбирается наружу через отверстие в верхушке чума. Дым ест глаза, кругом противно звенят комары. Они в тундре крупные, как мухи. Дыма боятся, а из чума вылетать не хотят.
Когда веточки догорали, Миша подкладывал новые, становился на колени и раздувал огонь изо всех сил.
Вот уж огонь разгорелся, пляшет пламя, весело лижет покрытые копотью бока чайников и котелков, прыгает вверх и опадает.
Залаяли собаки.
Едут!—радостно крикнул Миша и выбежал из чума.
По сухой гриве к чуму приближалась упряжка Василисы Антоновны. Миша бегом кинулся навстречу.
— А где дядя Илья?
— Он с твоим отцом остался оленей искать,— ответила Василиса Антоновна.
— Много потерялось?
— Оленей десять... Точно не узнаешь, ведь в стаде тысячи полторы.
Сколько в стаде оленей, можно узнать только поздней осенью, когда олени возвращаются к селу. Миша видел, как их считают. Сначала делают просторный загон с узеньким коридором и впускают туда всех оленей. Как откроют коридор, олени кидаются в узкий проход и выбегают по одному. Тут их и считают. В стаде оставляют столько оленей, сколько было весной. Остальных забивают на мясо.
— Вы сегодня будете говорить с колхозом?— спросил Миша Василису Антоновну.
— Буду, буду, Мишенька,— Василиса Антоновна отогнула край рукава и посмотрел на часы.— Как раз пора...— И ушла.
Собака девушки по имени Сорока зарычала, увидев Мишиного песца, и стала бегать вокруг него. Маленький зверек прижался к земле и со страхом смотрел на собаку. Миша схватил хорей и хотел отогнать собаку, но мать сердито крикнула:
— Брось сейчас же хорей!
Миша и забыл, что рядом стоят олени. А упряжные олени, как увидят поднятый хорей, сразу бросаются бежать.
Мать едва успела удержать оленей. Миша положил хорей на землю, и уставшие олени легли отдыхать.
— Нельзя его трогать, Сорока! Только тронь, тебе дядя Илья покажет!—сказал Миша и погрозил собаке пальцем. Но собака не обратила внимания на Мишины угрозы и продолжала рычать на песца. Миша хотел было отвязать зверька и отнести его в чум, но тут вышла из чума Василиса Антоновна.
— Ого,— сказала она,— у тебя уже есть песец. А я принесла хорошие вести: Вася летит!
— Правда?— обрадовался Миша.
— Конечно, правда.
— Сегодня прилетит? А где сядет самолет? Здесь?
— Нет. Здесь кругом болота, а для посадки самолета нужна большая и твердая поляна. Он прилетит в поселок, за сорок километров отсюда. Поселок стоит на самом берегу моря, по ту сторону реки.
— Как же Вася через реку переберется?— забеспокоился Миша.
— А мы его поедем встречать,— сказала Василиса Антоновна.
Миша схватил в охапку своего песца — и к матери:
— Мама, Вася летит!
Василиса Антоновна быстро поела и снова стала собираться в путь.
— Куда это?— спросила Мишина мама.
— Дежурить. Стадо осталось без пастуха, может разбежаться.
— Так давай я поеду,— предложила Мишина мама.— Я ведь четыре года стада пасла, пока мужчины на войне были.
— Мне тоже надо научиться,— возразила Василиса Антоновна.— Хоть вечер подежурю.
Услышав это, Миша сразу же попросился в помощники.
— Пусть едет,— разрешила мать,— вдвоем веселее будет. Мои братья совсем маленькими к оленям привыкли: до рогов не могли дотянуться, если олень голову не опустит.
Миша, как взрослый, поднял на ноги оленей, поправил упряжь, взял в левую руку хорей, правой натянул вожжи и встал на левый полоз саней:
— Садись, Василиса Антоновна!
Девушка, пряча улыбку, ласково взглянула на Мишу.
* * *
Тем временем дядя Илья и Мишин отец, сделав порядочный круг по тундре, возвращались домой. Они не думали, что придется забираться так далеко. Поехали налегке, в одних санях. Они взбирались на бугры, надеясь увидеть пропавших оленей, переезжали через ручьи, огибали озера, переваливали через холмы. Устали олени в упряжке, и дядя Илья решил повернуть назад. Он был зол на Харитона, не заметившего во время дежурства исчезновения оленей.
Солнце опускалось к горизонту. Красные лучи, как огонь, сверкали на поверхности озер, играли на зеленых боках холмов. Было тихо. Только с озер слышались крики гусей и уток, радующихся хорошей погоде. Посередине большого озера медленно плыли два лебедя, изогнув шеи. Они будто разглядывали в воде свои красивые отражения.
Не часто бывают в тундре такие хорошие вечера. Забраться бы сейчас на холм и смотреть, как солнце опускается к водам океана. Оно поглядится в море, будто в зеркало, и, радуясь сильнее прежнего своей красоте, снова начнет подниматься над сияющей землей.
Сидеть бы на холме, боясь громко вздохнуть, и слушать разноголосые крики птиц... Но уставшим пастухам было не до этого.
Вот уже показалось стадо оленей, похожее издалека па кучку муравьев. Подъехали к Василисе Антоновне и Мише.
— А Харитон где?
— В чуме.
— С самого утра спит,— сердито сказал Миша.
— Вот медведь-то!— дядя Илья повернулся и зло сплюнул.— Беда в стаде, а ему хоть бы хны!
— А завтра самолет прилетит,— сказал Миша.
— Радиограмма есть?
Василиса Антоновна кивнула.
Бригадир задумался. Тут как раз и олени пропали, и дежурить кому-то надо, а теперь придется посылать людей к самолету — забрать почту, книги, медикаменты.
Кого послать? Если бы поселок стоял по эту сторону Карской губы, можно было бы ехать одному человеку. Но пока один переправится па противоположный берег, кому-то надо сторожить оленей. Их одних оставлять нельзя.
Решили, что в поселок поедут Василиса Антоновна и Харитон. Все равно от него в стаде толку мало. Мише очень хотелось поехать встречать брата, но он не решился попросить об этом. Вдруг пошлют вдвоем с Харитоном! Не очень-то будет приятно.
— Поехали домой,— сказал дядя Илья,— поедим и отберем оленей для вашей упряжки, чтобы по утренней росе вы успели добраться до места. А стадо погоним к чуму.
Юркование
Стадо двинулось в сторону чума. Олени разбежались в низине, прыгали, топтались на месте, бодались. Оленихи тихонько похрюкивали, подзывая телят, сновали взад-вперед. Если смотреть на стадо сбоку, кажется, что течет бурный весенний поток. Ветвистые рога оленей торчали над этим потоком и были похожи на рощу приземистых берез, гнущихся под порывами ветра.
Иногда несколько оленей отрывались от стада: сразу же им наперерез бросались собаки. Олени мотали головами, фыркали, но все же возвращались обратно.
— Илья Иванович! — крикнула Василиса Антоновна. — Зачем нам всем тащиться за стадом? Езжайте вперед и ужинайте, а я пригоню оленей.
— И я останусь!—попросил Миша.
Мужчины уехали, и Миша, как взрослый, уселся на сани. Погоняя оленей, он несколько раз объехал вокруг стада.
— Не торопись!- кричала ему Василиса Антоновна, но Миша уже ничего не слышал. Он мчался вокруг стада, и ветер свистел в его ушах.
Случилось то, чего боялась Василиса Антоновна. Съезжая в низину, сани на полном ходу подскочили на большой кочке и перевернулись. Миша не удержался и полетел на землю вниз головой. Хорей ударил его по лицу, но вожжей из рук Миша не выпустил. Олени круто повернули влево и замерли на месте.
Василиса Антоновна со всех ног бросилась к Мише.
— Что с тобой?
— Хореем ударило.
— Не три! — остановила его Василиса Антоновна, быстро сняла с головы платок, вытерла кровь, повела Мишу к озеру и хорошенько вымыла ему лицо. Потом вернулись к саням. Василиса Антоновна сняла с сиденья оленью шкуру, положила ее на землю и велела Мише лечь, запрокинув голову.
— Говорила тебе, не гони быстро, — сказала Василиса Антоновна. — Хорошо хоть легко отделался...
Миша потрогал лицо.
— Уже не болит. Только не рассказывайте никому, ладно?
— Зачем же скрывать?
— Смеяться будут,— вздохнул Миша. — И мать отругает...
— Ладно, не расскажу,—синие глаза Василисы Антоновны улыбнулись. — Боюсь только, сами все заметят.
— Не заметят, — сказал Миша. — А я теперь всегда буду слушаться...
Отец Миши и дядя Илья уже давно сидели возле чума и курили. Поблизости, прямо на земле, лежал Харитон, подперев голову руками, и кусал травинку.
Олени остановились около чума на широкой лужайке.
— Начнем, пожалуй,—дядя Илья встал.
Миша остался со взрослыми. Сейчас начнется юркование — будут ловить оленей для объездки. Интересно посмотреть. Перед тем как отправиться куда-нибудь, объезжают оленей для упряжки. Сначала их отгоняют от стада, затем ловят. Это не так легко, как может показаться на первый взгляд.
Чтобы научить молодых оленей ходить в упряжке, их водят шагом, держа за привязанный к шее оленя сыромятный ремень. Затем молодой олень должен долго ходить на привязи за санями, И только после этого его запрягают вместе со старыми быками. Но и то на первых порах далеко с такой упряжкой не ездят, только вокруг чума. Молодой олень рвется, мечется в упряжке, а потом привыкает.
Труднее всего отогнать молодых быков от стада. Тут каждый человек дорог, все участвуют в этом деле, даже малыши помогают, и Мише это особенно нравится. Увидев приготовления, он схватил моток веревки и принялся его разматывать.
Отец, дядя Илья и Харитон взяли хореи и стали разделять стадо надвое, размахивая хореями и крича: «Хой! Хой!» Самые молодые олени стрелой метнулись от чума. За ними побежали быки постарше, уже немного объезженные, пастухи встречали их хореями и пытались удержать.
Когда около чума осталась небольшая часть стада, Василиса Антоновна и Миша с матерью быстро окружили оленей длинной веревкой. Пастухи прошли за веревку и выбрали несколько оленей. Миша обычно тоже входил за веревку и, подражая взрослым, покрикивал: «Хой! Хой!» Но на этот раз он старался держаться подальше от родителей: боялся, что заметят его припухший нос. Тогда придется сознаться, что упал с саней...
Пастухи поймали быков и стали подгонять упряжь, готовить сани. Василиса Антоновна и Мишина мать ушли в чум, а Миша сбегал к своему песцу, поиграл с ним немножко и тоже побежал в чум.
Мать выдвинула па середину чума низкий стол, разложила по мискам большие куски мяса, достала из мешка ржаные сухари.
— Мужики уже поели, — сказала она. — Ешь крепче, Антоновна, перед дорогой. На сытый желудок и дорога короче.
— Мы долго не задержимся,— сказала Василиса Антоновна.— Если самолет прилетит вовремя, завтра к вечеру вернемся.
Мать посмотрела на небо сквозь отверстие в верхушке чума. Небо было темно-синее, чистое.
Василиса Антоновна переплела косу, переоделась в новую кофту, почистила щеткой коричневый жакет, умылась.
Мать Миши подошла к Василисе Антоновне и зашептала на ухо:
— Ты только Харитона не отпускай от себя далеко. Говорят, любит выпить-то. А в поселке магазины...
— Знаю я об этом, Петровна, — шепотом ответила Василиса Антоновна.
— Лучше бы Илья сам поехал...
— Если б олени не сбежали... — начала Василиса Антоновна и замолчала: в чум вошел Харитон. Он снял малицу и пиджак, приготовил бритву, плеснул в кружку горячей воды, попросил у Василисы Антоновны зеркало и молча вышел.
Девушка проводила его улыбкой:
— Янгасов прихорашивается перед поездкой. А так бы, наверное, еще три месяца не брился.
Миша поужинал, но притаился за столом, слушает разговор взрослых. Он не любит Харитона и поэтому даже радуется, если кто-нибудь скажет о нем плохое. Пусть Харитон уезжает из бригады! Миша жалеть не будет: из колхоза другого человека пришлют, заменят.
Мать заметила, что Миша слушает, и сказала:
— Возьми-ка пару кусков мяса, относи своему щенку. Коли принес себе заботу — корми, не мучай.
Миша неохотно взял миску и вышел из чума. Отец с дядей Ильей уже запрягли оленей, поставили упряжку рядом с чумом. Дядя Илья спустился в низину, к оленям, а отец укладывал на сани подстилку, чтобы удобнее было сидеть.
Харитон, как обычно, собирался медленно. Присел к саням, сбрил-скосил свою красную бороду, умылся, не торопясь, оделся, раз-другой заглянул в чум. Надел малицу, снова зашел в чум и вынес оттуда свернутый суконный плащ.
— Дождя боишься? — спросила Василиса Антоновна.
— На всякий случай... — пробормотал Янгасов, положил сверток под оленью шкуру на сиденье и затянул подстилку ремнями.
Он взял с собой плащ не оттого, что боялся дождя: в плащ были завернуты пыжиковые шкурки, снятые с погибших оленят. Харитон радовался, что никто не заметил, как он унес шкурки.
Было уже за полночь, когда Василиса Антоновна и Харитон отправились в путь. Солнце опустилось к Северному океану, готовое снова подняться над тундрой. Вот-вот начнется новый день.
Мише казалось, что время тянется слишком медленно. Ему не терпелось увидеть старшего брата.
Самолет летит на Север
Вася Валей уже давно ждал самолета в тундру. Кончились занятия в школе, начались летние каникулы, а самолета все не было. Он теперь часто вспоминал о тундре. Он ведь и родился там, и каждое лето ездил с отцом и матерью к морю.
Вася вспоминал лебедей на широких озерах, оленей, скачущих в упряжке по холмам и долинам, костер, горящий посреди чума, свою мать, всегда озабоченную и ласковую, и его сердце начинало сильнее биться. Нет в тундре мягких кроватей и белых занавесок, настоящих столов и стульев – таких, как в интернате, - и все же тундра звала, обещала совсем другую, интересную жизнь.
Однажды вечером, когда Вася играл с товарищами во дворе интерната, к нему подошел воспитатель: «Ну, Василий, в тундру летит самолет!»
Вася недолго собирался. Наутро он уже был на аэродроме. Теперь от чума родителей его отделяли всего несколько часов.
Вася все боялся, что испортится погода, а летчики как будто не торопились. В самолет грузили мешки, набитые письмами и газетами, книги, связанные в пачки, фанерные ящики — посылки.
Вася терпеливо ждал в сторонке, когда его позовут садиться. Летчики уже знали, что он летит в тундру, и шутили: «Мы тебя прямо к чуму сбросим с парашютом!» Вася не испугался. Он и с парашютом прыгнет, если понадобится. Но в правлении колхоза ему сказали: пастухи уже знают о самолете и встретят Васю.
Около полудня самолет поднялся в воздух. Вместе с Васей летели работники почты и пастухи из соседнего колхоза. Вася был единственный пассажир, летящий к стоянке колхоза «Звезда». Председатель колхоза тоже полетит туда, но позже, к летнему празднику оленеводов, в начале августа.
Как весело бывает в тундре во время этого праздника! Оленеводы из многих колхозов собираются в самом красивом месте и целый день веселятся. Скачут наперегонки оленьи упряжки, пастухи состязаются кто дальше кинет топор, кто точнее набросит на колышек длинный аркан, кто лучше перепрыгнет через трое саней, поставленных в ряд одни за другими. Потом поют, пляшут. И самым ловким, самым сильным, самым метким присуждаются премии.
Вася сидел на металлической скамейке, поставленной вдоль борта, и смотрел в окно. Ровно гудели моторы. В их гудении возникала веселая песня, такая радостная, что Васе самому захотелось петь. И он стал подбирать слова под музыку моторов.
«Скоро будем дома, скоро приеду в стадо...» — напевал он. И моторы отвечали: «Скоро будешь дома, скоро приедешь в стадо...».
Под крылом самолета медленно тянется тундра. То зеленая, то серая, то желтая. Это проплывают внизу болота, луга, скалы. Не видно ни поселков, ни деревень, ни дорог. Только один из притоков Печоры гнался, гнался за самолетом, суживался, превратился в тоненькую ниточку и затерялся, наконец, среди бесчисленных озер.
Вот посреди голубого озера виднеются белые пятнышки, похожие на льдинки. Это плавают внизу белоснежные лебеди. Летит от одного озера к другому много черных точек — это утки. Остальных обитателей тундры не видно с высоты, они прячутся среди зеленых трав.
Вот завиднелся одинокий чум. Увидел его Вася — и сердце прыгнуло от радости.
— Чум! Чум! —закричал он так громко, что пассажиры обернулись в его сторону.
— Чум, — почтовый работник кивнул. — Может быть, вашего колхоза?
Вася так прижался лицом к стеклу, что его нос, и без того курносый, совсем слился со щеками. Он увидел оленей, целое стадо, похожее сверху на стайку комаров. С такой высоты не разглядишь, чьи они. В тундре кочуют стада многих колхозов, а чумы все одинаковые.
Прошло немного времени, и вот уже внизу открылся Северный Ледовитый океан. Над бледной голубизной воды поднимаются белые скалы. Это огромные льдины плавают по Карскому морю. Они такие большие, что за летние месяцы не успевают растаять.
Самолет сделал большой круг над берегом моря и начал потихоньку спускаться. Теперь машину сильно болтало. Васе даже пришлось схватиться обеими руками за края сиденья, чтобы не упасть на лежащие под ногами ящики и посылки. Резко тряхнуло, и колеса самолета скрипнули, коснувшись земли. Самолет остановился.
Из пилотской кабины вышел летчик.
— Приехали,—сказал он пассажирам, подошел к Васе и взъерошил его черные волосы.— Видал чум?
— Видал.
— Это чум вашего колхоза.
Летчик открыл дверцу, спустил железную лесенку и сошел на землю. За ним спустился и Вася. От болтанки у него кружилась голова. Даже покачивало немного. Он взял чемодан и пошел к аэропорту.
В небе сверкало ослепительное солнце, и все же воздух был прохладный. Холоднее, чем в селе, где Вася учился. Это дышал поблизости Ледовый океан.
Вася шел навстречу холодному ветру и радовался. Вот он и в тундре! Места совсем не похожи на долину реки Усы: и солнце, и воздух, и земля – все другое. И все—родное, знакомое, дорогое сердцу.
- Вася! Василий - позвал откуда-то женский голос.
Вася закрутил головой. Кто его зовет?.. Это была Василиса Антоновна! Он узнал ее сразу, хотя давно не видел.
- Василиса Антоновна! – крикнул он. – Здравствуйте, это я!
- Вижу, что ты… - засмеялась девушка. – Почти с утра жду…
- А где папа? – спросил Вася, оглядываясь вокруг. Он думал, что его обязательно встретит отец, и даже во сне видел, как он приехал на оленях.
- У отца дело в стаде, - ответила Василиса Антоновна. – Я с Харитоном приехала. Он на том берегу реки стережет оленей.
- А на скольких санях приехали? – спросил Вася.
- На двух. Ты иди в порт, а я пока получу почту и груз.
Васе не хотелось сидеть одному, и он увязался за Василисой Антоновной. Они получили весь груз для пастухов и пошли в поселок. Оставалось только перебраться на другой берег реки, к оленям.
Но не так-то легко выбраться отсюда! Когда Василиса Антоновна ехала в поселок, ей повезло: переправилась вместе с рыбаками. Нужна лодка, а где ее взять?
Тут, как назло, и погода начала портиться. Небо над океаном затянуло темными тучами. Подул сильный ледяной ветер. На реке не было видно ни одного катера, ни одной лодки.
Решили ждать на берегу, пока кому-нибудь понадобится ехать на тот берег. Попросить же лодку у кого-нибудь из жителей Василиса Антоновна стеснялась. Они сели на бревно, выброшенное на берег, и Василиса Антоновна стала расспрашивать Васю о жизни в селе, о своей матери. Вася спрашивал ее о тундре, о Мише, о своих родителях. Сидели долго, пока не осталось никакой надежды увидеть лодку. Тогда Василиса Антоновна решила попросить помощи в правлении здешнего колхоза.
Вася остался с вещами. Ждать ему на этот раз пришлось недолго. Василиса Антоновна скоро вернулась с белобородым дедом, одетым в старенькую малицу и тобоки с длинными голенищами.
— Так долго ждете?— проворчал белобородый дед.— У меня же своя моторка. Спросили бы старого Сязея, давно уже на ту сторону перебрались бы.
— Неудобно было людей беспокоить...— возразила Василиса Антоновна.
— Очень даже удобно!— Дед спустился к лодкам, привязанным у берега.— Сам ведь тоже с оленями в тундре ходил, знаю эту жизнь... А вода — вода и есть. По ней пешком не пройдешь... Нехорошо только, что отправляетесь, не попив чайку. Моя старуха мигом бы самовар поставила...
Василиса Антоновна с Васей погрузили вещи, сели в лодку и вскоре уже стояли на другом берегу реки. Василиса Антоновна полезла было в карман за деньгами, но дед энергично замахал руками:
— За помощь в беде не берут денег! А нужна будет лодка — не стесняйтесь, приходите ко мне.
— Спасибо, дедушка!— Василиса Антоновна помахала старику рукой, взяла вещи и стала подниматься на крутой берег. Вася бежал следом.
В гостях у куропатки
Олени стояли там, где их оставила Василиса Антоновна — в нескольких шагах от берега, но Харитона с ними не было.
— Где же он?— Василиса Антоновна оглянулась.
— Может, ушел куда-нибудь?— спросил Вася.
— Куда же ему идти, одному-то, в тундре?
— На охоту, может, пошел?—спросил Вася.
— У него и ружья-то нет...— Василиса Антоновна вздохнула. Подошли к саням. Одни из оленей лежали на траве, другие стояли, понуро опустив голову. Вася узнавал знакомых оленей, называл их по именам, и от этого ему казалось, что он уже дома. Он гладил быков по шеям, ласково касаясь ладонями мягкой шерсти, трогал широко раскинутые рога.
Василиса Антоновна пошла вдоль берега, всматриваясь в даль, повернула, прошла назад.
— Может, где заснул?— она еще раз обошла ближние сухие холмы.
— Харитон!— крикнула что есть мочи.
Звук ее голоса полетел над просторами тундры, исчез без всплеска, как галька, брошенная в море.
— Харитон! Харито-о-он!—закричали вдвоем с Васей, но никто не отозвался.
Василиса Антоновна задумалась, вспоминая поездку.
Из чума они выехали под утро, ехали рысью, не торопясь. Часто останавливались, чтобы дать отдых оленям. После остановок менялись местами: то Харитон впереди, то сани Василисы Антоновны. Почти не разговаривали в дороге.
К реке подъехали, когда в поселке на другой стороне задымили трубы. Час ждали на берегу. Потом появились рыбаки, возвращавшиеся с ночного лова. «Кто съездит?»—спросила Харитона Василиса Антоновна. «Ты, конечно,— пробормотал Харитон.— Мне там делать нечего...» А теперь и след простыл Харитона, и непонятно, где искать.
И только теперь она вспомнила предостережение Александры Петровны.
Так вот в чем дело! А я тут брожу да, как дурочка, его дожидаюсь. Он, наверное, после моего ухода переехал на ту сторону и теперь пьет с какими-нибудь дружками! Ну и пей, к черту!—девушка подошла к Васе и решительно посмотрела ему в глаза:
— Оленями править умеешь?
— Умею!
— Садись в сани и поезжай за мной!
— А Харитон?
— Напьется — вернется!—сердито ответила Василиса Антоновна, — Может, ему на это три дня понадобится. Некогда ждать. Сами не евши, и олени тоже голодные. Пусть пешком топает!
Вася молчал, не зная, что ответить. Ему не хотелось оставлять Харитона и в то же время очень хотелось домой, к отцу и матери, к братишке Мише.
На сани Харитона вещи привяжем,— распорядилась Василиса Антоновна.
Они увязали ящики и свертки, и Вася сел в сани Харитона. Сначала он поднял оленей, поправил упряжь, намотал на правую руку вожжи. Василиса Антоновна одобрила его: «Молодец, все делаешь, как взрослый! С тобой в беде не пропадешь!»
Хорей Харитона оказался под стать ему самому: тяжелый и толстый. Девушка взяла у Васи хорей и дала ему свой, полегче.
— Только держи покрепче, в землю не воткни,— предупредила она Васю,— а то ушибиться можешь!
Они тронулись. Отдохнувшие олени шли дружно, ровно, не замедляя скорости, даже на суходолах. Вот уже осталась позади Кара, поселок на ее берегу, скрылось из вида море. А впереди, куда ни глянь,— однообразная холмистая тундра. Сверкают зеркалами озера в низинах, блестят узкие протоки. Ручьи журчат по каменистому дну. В глубине, под водой — оледеневший снег: солнце еще не растопило.
Вася смотрел по сторонам: вот купаются в озере лебеди и гуси. Полярные совы сидят в своих гнездах белыми столбиками и таращат на Васю глаза, кивают, будто здороваются. А на самом деле совы днем ничего не видят, они спят. Только ночью выходят на охоту, гоняются за мышами.
«И надо же было поехать с бестолковым Янгасовым,— сердилась Василиса Антоновна.— Уж нарочно оставила его при санях, и то сбежал. Не зря, видно, говорят: «На черной собаке белая шерсть не растет».
Погода становилась все хуже. Небо целиком затянуло серым провисшим покрывалом облаков. Заморосило. Вася поднял воротник пальто, повернулся спиной к ветру, закрыл подстилкой ноги.
Василиса Антоновна тоже была легко одета и теперь жалела, что не догадалась взять одежду потеплее.
— Мерзнешь?— крикнула она Васе.
— Нет,— ответил Вася,— нисколечко не мерзну.— А сам съежился, дрожит.
Девушка остановила сани и протянула Васе подстилку:
— Прикройся.
Про себя Василиса Антоновна снова помянула Харитона недобрым словом: если бы не искали его на берегу да не ждали, уже подъезжали бы к чуму, а сейчас и половины пути не одолели. Да теперь еще промочит! От дождя в тундре не спрячешься: ни куста, ни дерева на сотни километров пути.
Решили ехать без остановок. Под дождем почва размякла, сани скользили лучше. Олени, подгоняемые хореями, посапывая, неслись вперед.
Вода капала с шапки Васи за шиворот, тоненькой струйкой стекала по спине, вызывала противную дрожь. «Сейчас бы в теплый чум»,— подумал он и сам на себя рассердился: совсем недавно так хотел увидеть тундру, полюбоваться родными местами, а тут скис из-за какого-то дождя. Настоящий оленевод не должен жаловаться на непогоду и слякоть. Ведь не жалуется его отец или дядя Илья!
— Чего бояться,— успокаивал себя Вася,— ну, пойдет дождь и перестанет, снова будет хорошая погода.
Однако дождь усиливался. И когда наконец перестал, появился туман. Густая мгла осела в низинах, поползла выше и заволокла суходолы.
— Вот и приехали!— крикнула Василиса Антоновна и остановила оленей.— Придется здесь торчать.
Туман в тундре — самое худшее для путников. Не видно ни зги. Можно проехать в сотне метров от своего чума и не заметить его. Поэтому даже самые опытные пастухи останавливаются и ждут, пока не рассеется туман, пока не завиднеется на горизонте остроконечная верхушка чума.
— Долго будет туман?—спросил Вася.
Василиса Антоновна не знала, что ему ответить. Бывает, что туман держится сутками.
— Разойдется, Васенька!— сказала она, подошла к Васе и села рядом с ним. Сначала им обоим стало теплее. Но скоро Вася постукивать ногами, сбросил намокшую подстилку и принялся махать руками.
На раскисшей земле не было видно ни одного следа саней, по которому можно было бы двигаться дальше хоть кое-как. Холмы и бугры, еле проступающие сквозь туман, казались и знакомыми и незнакомыми. Около самого чума есть такие холмы. Но такие же реки, и близ прежней стоянки оленеводов. Оставалось одно: ехать все прямо и прямо, держась прямой линии, ведущей к чуму. На худой конец, можно попасть к стаду.
Да, не думала Василиса Антоновна, что придется ей заблудится в тундре, хоть и не боялась трудностей пастушеской жизни. А теперь вот и заблудилась...
Олени, отплевываясь и хрюкая, неслись прямо вперед.
* * *
Так ехали Вася с Василисой Антоновной целую ночь. Остановились лишь тогда, когда стало ясно, что чум найти невозможно. Дождались дня, но и день ничем не порадовал: кругом неподвижно висел белый плотный занавес тумана. Сквозь него уже ничего не было видно.
- Что ж, отдохнем в гостях у куропатки...— сказала Василиса Антоновна.
Вася промолчал в ответ. Ему ни разу не приходилось ночевать «в гостях у куропатки», но он знал: так говорят оленеводы, когда им приходится ждать хорошей погоды посреди тундры.
Поднялись на бугор, выбрали место посуше, распрягли оленей. Поставили сани на сани, сверху положили груз, завесили наветренную сторону оленьей шкурой. Получилась небольшая загородка. Вторую подстилку положили на землю и сели на нее.
— Ноги намокли?— спросила Васю девушка.
— Немножко...— соврал Вася.
— Ну-ка, переобуйся!
Вася снял сапоги, и девушка увидела, что он в одних носках, без портянок. Ноги покраснели, и было видно, как сильно они замерзли.
— Что ж ты молчал?
— А они не мерзнут...
Василиса Антоновна опрокинула сапоги. Оттуда полилась грязная вода.
— Надо бы что-то сухое на портянки...— Она беспомощно оглядывалась: где взять сухую тряпку? Потом быстро разулась, разорвала одну свою портянку пополам и дала Васе. Разорвала вторую и намотала половинки на свои ноги.
Стало теплее, но не надолго. Сидели не двигаясь, и скоро ноги стали мерзнуть еще сильнее. А когда мерзнут ноги — все тело мерзнет. Василиса Антоновна встала и принялась ходить взад-вперед, чтобы согреться, а Вася тем временем задремал.
Снова пошел дождь, и девушка спряталась к Васе под оленью шкуру. «Куропаткино гнездо» не спасало от дождя, но хорошо было уже и то, что он не хлестал по лицу. Стоит закрыть глаза — можно представить, что сидят они в настоящем чуме. Девушка не мечтала о большой деревенской печи, был бы простой чум, крытый брезентом. Эх, в какой стороне теперь этот чум? Как до него добраться?
Она попыталась задремать, но не смогла: от холода зуб на зуб не попадал. Тогда она закрыла Васю подстилкой, а сама стала ходить, надеясь согреться.
Дождь и не думал кончаться. Теперь, когда путники вымокли до нитки, он казался еще противнее. Подстилки стали скользкими и совсем не грели. «Неужели этот дождь никогда не кончится?— беспокойно думала девушка.— Неужели не разгуляется погода?»
Она хорошо знала, что такая погода может продолжаться целую неделю. Чем больше она думала об этом, тем сильнее тревожилась. «Нечего ждать,— решила девушка.— Нас наверняка уже ищут. Может, встретим кого-нибудь».
Василиса Антоновна разбудила Васю. Они запрягли оленей и двинулись дальше. Олени взяли с места дружно и поскакали рысью. Им, видно, тоже надоело стоять на месте. Девушка ехала первой, взбиралась на каждый высокий холм в надежде увидеть с него стоянку. Снова проезжали бесконечные низины, проливы, озера. В тумане громко кричали гуси и утки, словно боясь потерять своих птенцов. Вася молчал, ни о чем не спрашивал: Девушка ободряла его:
— Потерпи еще немного. Уже скоро!
Она не хотела признаться себе, что они потеряли дорогу. Ведь когда человек верит и надеется, ему легче переносить тяготы. «Только бы совсем не замерзнуть»,— повторяла она про себя.
Приближалась вторая ночь путешествия. Вася и девушка еле держались на санях от голода и усталости. Намокшая одежда прилипала к телу.
— В какой стороне наши?—спросил наконец Вася.— Куда мы едем?
— Куда?—упавшим голосом повторила Василиса Антоновна.— Потерялись мы, Васенька... Но ты не бойся! Найдем мы свой чум. Обязательно найдем!
Эти слова прозвучали так искренне и горячо, что от них самой девушке стало легче.
Они ехали все вперед и вперед, торопясь куда-то. А куда — они и сами не знали.
А в это время в чуме...
Отправив Василису Антоновну и Харитона, дядя Илья и Мишин отец сели возле чума на сани. Молчали. Неторопливо покуривали толстые цигарки. Неподалеку в низине топтались олени. К мужчинам подошла Мишина мать. Увидев это, к взрослым тотчас подобрался и Миша.
- … Хорошо, если не возьмет Харитона с собой в поселок...— услышал Миша голос дяди Ильи.
- Она этого не сделает...— сказала Мишина мать.
Тут Миша вспомнил, как Харитон перед отъездом ходил вокруг саней с вещами бригады.
- Дядя Илья, а Харитон...— начал он и запнулся, увидев, что мать взглянула на него сердито. Миша знает: скажешь при матери плохое про Харитона—добра не жди. Еще ранней весной, когда снег стаял лишь на буграх и тундра была похожа на шкуру оленя в темных яблоках, Миша попросил Харитона взять его сI собой к стаду. А тот будто и не слышал. Уселся в сани и был таков. Миша обиделся и закричал вдогонку: «Харитон — дурак! Харитон—дурак!» Мать услышала из чума, подошла тихонько и как следует шлепнула Мишу ремнем: не дразнись, так, мол, только собаки лаются. После этого Миша невзлюбил Харитона пуще прежнего.
— Что — Харитон?—переспросил дядя Илья. Но Миша уже повернулся и бросился стремглав к чуму.
— Хворосту в огонь подложи!—крикнула вдогонку мать. Огонь под чайником угасал. Миша наломал мелких веточек, положил на тлеющие угли и стал раздувать пламя. Ветки немного потрещали, но скоро разгорелись. Миша сел на латы, поджав под себя ноги и стал смотреть на язычки пламени. «Вася бы не побоялся дразнить Харитона,— размышлял Миша.— Он уже большой, в школе учится и никого не боится... Надо дяде Илье рассказать про Харитона...»
Он пригрелся у огня и заснул.
Проснулся за полдень, совсем один в чуме. Выбежал наружу— и у чума никого нет. Побежал к своему песцу. Зверька не было видно. Только глубоко в норку из дерна уходил поводок.
— Хорошо тебе здесь!—Миша присел перед норкой.— Не хуже, чем в прежней норе. И ветер сюда не дует, и дождик не попадает!
Зверек настороженно смотрел на Мишу из норы и старался забиться глубже. Миша сунул в нору палец. Песец стукнул по пальцу лапкой и попытался укусить.
— Совсем как собачонка!—засмеялся Миша.— Ты меня не боишься? Нисколечко? Тогда тебя можно отвязать!
Миша вытащил зверька из норы, посадил на колени и развязал на шее веревку. Песец свернулся, как щенок, и притих у Миши на руках. Мальчик прижался щекой к мягкой шерсти зверька, и в этот момент песец неожиданно выпрыгнул из его рук и молнией бросился под гору.
— Ой!..— только и успел сказать Миша. Протянув руки, он кинулся за песцом. Казалось, он уже настигает зверька, но тот прибавлял ходу, и Миша начал отставать. На заболоченном берегу озера Мише пришлось остановиться. Песец прыгал с кочки на кочку, а ноги Миши увязли в грязи.
Миша заплакал и, размазывая по лицу слезы, вернулся к чуму.
— Что случилось?— спросила мать.
— Песец убежал.
— А я-то думала, приедет Вася — вместе играть будете...— расстроилась мать.
— А когда он приедет?
— Скоро уж, скоро...
— Сегодня?
— Конечно. Может, через час, а то и раньше.
— Мам, а с какой стороны он приедет?
— Туда вон смотри,— мать махнула рукой на восток.— А я пока поесть приготовлю.
Миша уселся поудобнее на пустые сани, положил голову на колени и стал смотреть туда, где голубое небо касается зеленой поверхности тундры. Он сидел и мечтал о том, как приедет Вася и будут они вместе ездить на оленях, гоняться за песцами. Скоро стадо двинется к морю, а пройдет лето — повернет к лесам, к родному селу. Мише не придется возвращаться со стадом: он вместе с Васей полетит на самолете в школу.
Миша так боялся пропустить момент, когда появится Васина упряжка, что у него от напряжения заболели глаза. Но никого не было видно на зеленой поверхности.
— А они не едут,— пожаловался Миша матери, вернувшись в чум.
— Погоди, приедут. Может, самолет опоздал... Садись к огню, скоро будут горячие пироги!
Уже наступил вечер, и в чуме было слышно, как лают собаки, перехватывая убегающих от стада оленей. Пастухи возвращались ужинать.
Миша выбежал навстречу и увидел — погода испортилась.
Теперь тундра была похожа на тяжелобольного человека: угрюмая, мрачная, будто и видеть никого не хочет. И кажется: если хорошенько прислушаться, можно услышать ее сиплое дыхание. Начал моросить дождь. Миша даже не посмотрел в сторону отца и дяди Ильи, он вглядывался туда, откуда должен появиться Вася. Ему так хотелось, чтобы сейчас, в эту самую минуту, из низины, закрытой туманом, выбежала упряжка, свернула к чуму, взобралась на верхушку бугра... У него даже дыхание перехватило.
— Ты чего мокнешь?— спросил отец, положив Мише на голову ладонь.
— Хочет подрасти перед школой,—пошутил дядя Илья. И спросил:
— Еще не приехали?
— Нет,— жалобно ответил Миша.
— В такую погоду они не приедут,— заходя в чум, проговорил дядя Илья.
Мужчины уселись на оленьи шкуры, скрестив ноги, мать придвинула к ним низкий столик и подала ужин. А Миша опять выбежал посмотреть, не едет ли брат... Дождь теперь лил вовсю. Миша постоял немного и вернулся в чум.
— Совсем ведь голодные, бедняги...— говорила мать, и Миша понял, о ком идет речь.
— Кто же знал, что такая погода будет,— сказал дядя Илья.—
Может, выехать навстречу? Они, наверное, боятся заблудиться и ждут, пока разойдется туман...
— Надо бы встретить,— отозвалась мать.— Больно уж легко одеты они, замерзнут... Съезди, Федор! Сани сейчас хорошо пойдут. Живо до поселка доберешься. А если уже выехали, встретишь по дороге — всегда по одним и тем же ложбинам ездим. Найдешь по свежему следу.
— Съезжу, пожалуй...— Мишин отец встал.
Для поездки нужны были свежие олени, их решили поймать арканом. Миша хотел посмотреть, как будут ловить оленей, но отец не пустил. А делается это интересно: пастух заходит в середину стада, высматривает нужного оленя и кидает на рога петлю. Олень бежит, пока не затянется петля, а пастух подтягивает его к себе.
Ища веревку, дядя Илья вдруг заметил, что один из саней, на которых лежат оленьи шкуры, плохо укрыты.
«Что же это,— подумал дядя Илья.— Я же сам закрывал сани, сам и обвязывал. Кто же здесь рылся?»
Он не стал говорить об этом: оленеводы — люди честные, не любят, когда их в чем-нибудь подозревают. А если кто услышит напраслину, до смерти убиваться будет, не сможет забыть.
Мишин отец поймал оленей, запряг их и отправился в путь. Сорок лет прожил. Федор Валей в тундре. И за это время узнал ее так же хорошо, как хозяйка знает свою кухню: завяжи ему глаза и то доберется, куда хочет. А туман или дождь и подавно не страшны. Он ехал быстро, оглядываясь по сторонам, чтобы не пропустить сани Василисы Антоновны. За три часа добрался до реки и не увидел на берегу ни одной живой души. «Неужели на самом деле разъехались?»—подумал он. Соскочил с саней, прошелся по берегу, вглядываясь в землю. Напрасно! Дождь смыл следы.
«Они, конечно, дома уже давно,— подумал Валей.— Может, разминулись в тумане...»
Назад решил ехать другой дорогой. Но и здесь не нашел никаких следов. Не знал, что и думать: то ли вернулись они давно, то ли стоят где-нибудь в тумане. А может, и заблудились...
Потихоньку двинулся к чуму, давая оленям отдых, и провел в дороге всю ночь. Наступивший день мало чем отличался от ночи.
Навстречу выбежала Мишина мать и сам Миша.
— Не приехали?— подъезжая спросил отец.
— Не-ет...— раскрыв широко глаза, ответила мать.— И куда они делись?
— По эту сторону Кары никого нет... Не знаю, где и искать,— сказал отец.
— Что же теперь делать?— мать приложила руку к груди, в глазах тревога.— Неужели и вправду заблудились?
— Найдем, не горюй...
— Погода-то вон какая... Замерзнуть могут.
— Пойдем,— отец Миши решительно махнул рукой. Он быстро поел в чуме и поехал к дяде Илье в стадо.
— Нужно сейчас же ехать на поиски,— решил дядя Илья.— Останься с оленями. Теперь я поеду...
Дядя Илья вошел в чум и взял винтовку, стал искать ракеты: может, выстрелы услышат или ракету увидят издалека.
— А Харитон больше не приедет!—сказал вдруг Миша.
— Откуда ты знаешь?— сразу откликнулась мать.
— Он сам говорил, дядя Илья,— сказал Миша.— И вещи свои забрал.
— Какие вещи?— насторожился дядя Илья.
— Я видел, он по саням искал...
— Неправда это,— сказала мать и строго посмотрела на Мишу.— Какие у Харитона вещи? Все его сундуки при нем.
— Постойте-ка,— сказал дядя Илья и выбежал из чума. Вернулся злой, сжимая кулаки. Миша потихоньку улизнул из чума. Пусть теперь мать заступается за Харитона перед дядей Ильей!
Мать молча ждала, что скажет дядя Илья.
— Пыжики украл!—дядя Илья скрипнул зубами.— Я уж заметил, что кто-то рылся в санях, но не думал... Не думал, что в чуме вор живет!
— Вот чудо-то! - Мишина мать только руками развела.
И в эту минуту в чум вбежал Миша:
— Харитон идет! Пешком!
Харитон вошел в чум и остановился у двери. Видно было, что он очень устал. Прошла минута. Другая, третья. В чуме стояла тишина.
— Ну, хвастайся!—резко стегнул его словами дядя Илья.
Харитон молчал.
— Где был?
— В поселке...— пробормотал Харитон.— За табаком ездил... да задержался... и не дождались меня...
— А где Василиса? Где Вася?— в один голос спросили дядя Илья и Мишина мать.
— Разве не приехали?—спросил Харитон и тупо обвел чум глазами.
— Не стыдно тебе,— сказала мать.— Пьянствовать ведь поехал! А Василиса без тебя заблудилась!
— Не пил я...— вяло возразил Харитон.
— Значит, пыжиками торговал!—крикнул дядя Илья.
— Кто говорит?— вспыхнул Харитон и сразу же побледнел, испугался.
— Хватит!—дядя Илья закинул винтовку за плечо.— Я еду на поиски, но прежде решим, может ли Янгасов работать в нашей бригаде.
— Пусть сам расскажет прежде,— предложила Мишина мать.— Как это у него все вышло...
Харитон помялся, потоптался на месте, откашлялся и начал рассказывать, как взял пыжики, перевез их в поселок и отдал какому-то Прохору, и как этот Прохор почти ничего не заплатил ему.
— Жулик жулика обманул!— засмеялась мать.— Вот ведь пьянка-то к чему ведет...
Миша, глядя по очереди на взрослых, с интересом ждал, что будет дальше. Ему очень хотелось, чтобы дядя Илья выгнал Харитона из бригады, но тот почему-то не торопился.
— Считаешь хоть себя виноватым?— спросил наконец дядя Илья.
Харитон кивнул и пробормотал:
— Больше такого никогда не будет...
— Ладно,—сказал дядя Илья.—Оставайся. Василиса с Федором придут, их еще спросим, как они на тебя поглядят...
И он пошел к упряжке.
— Возьми меня на поиск, Илья...— негромко сказал Харитон, но бригадир только рукой махнул.
Он поехал к реке по другой дороге, свернул к морю и стал объезжать холмы и низины, надеясь встретить где-нибудь заблудившихся. Уже как будто не оставалось ни одного уголка на большом участке тундры, где бы не побывал дядя Илья, но ему не удалось увидеть следов упряжки Василисы.
— Как растаяли,— удивлялся бригадир.— Вот диво...
Он удалялся все больше и больше от чума, делая большие круги по тундре. В одном месте, поднявшись на высокий холм, грохнул из винтовки в небо. Перепуганные гуси и утки поднялись с ближайших озер, даже ястребы снялись со своих гнезд. Прошло несколько минут, и снова наступила тишина. Еще и еще стрелял дядя Илья—и все без ответа. Ракеты пускать в тумане было бесполезно. Казалось, тундра задремала надолго, погружается в глубокий сон, и никакие силы не могут заставить ее проснуться.
Перед глазами бригадира стояли Василиса и Вася, голодные, замерзшие. И как их найти, дядя Илья теперь и сам не знал. Слишком велика тундра…
Друзья выручают из беды
Уже вторые сутки ездили по тундре Василиса Антоновна и Вася. Погода понемногу налаживалась, небо прояснилось, раздвинулся туман и открыл пасмурные дали тундры. Но нигде на горизонте не курился дымок чума, не сновали олени, похожие издали па черные точки. Кругом лежали незнакомые дикие места. Казалось, здесь не бывал человек с тех далеких времен, когда возникла тундра.
«Неужели так и придется умереть?»—думала девушка, и от этой мысли по спине пробегала знобкая дрожь. Она очень верила, что им удастся найти чум, но после двух суток поисков вера ее начала слабеть. В голову приходили страшные истории о том, как люди пропадали в тундре и потом не удавалось найти даже костей.
Василиса Антоновна и Вася уже не чувствовали ног, лица их посинели. Третий день без отдыха и еды! О завтрашнем дне было страшно думать. У них не было даже ножа, чтобы зарезать оленя и пост, хотя бы сырого мяса. Нечем и рыбы наловить. И ягоды еще не поспели...
Приближалась третья ночь. Летом ночь такая же светлая, как день, но все равно страшно. Все в тундре стихает, затаивается.
Взобрались на бугор, всматривались — и снова ничего не видели.
Перед глазами девушки вставал поселок, долгое ожидание Харитона на берегу. Она представила себе, как бродит сейчас Харитон по улицам поселка пьяный, веселый, ни о чем не думая. А в стаде, наверное, тревога. Отец Миши и дядя Илья по очереди дежурят в стаде и ищут пропавших.
Потом она представила, как они тут умрут. Иссякнут силы, улягутся они посреди тундры в «куропаткино гнездо», заснут и больше не проснутся. Страшно?—Нисколечко!—решила про себя Василиса Антоновна. Обидно только за свою бестолковость. Узнают в селе о ее смерти, скажут: незачем было посылать глупую
девчонку в тундру.
— Смотрите-ка, смотрите!— крикнул вдруг Вася.
— Что там?
— Аргиш! Обоз!
— Где?
— Вон... Видишь?
Далеко-далеко, на холме, на фоне бледного неба возникли олени. Они казались такими маленькими, что их можно было принять за мошек. Девушка взмахнула хореем, и олени понеслись стрелой вниз по склону. За нею поспевал Вася.
Обоз двигался медленно, и скоро Василиса Антоновна догнала его. Это оказался обоз колхоза «Новый Север» Ненецкого национального округа. Большое стадо только что снялось с места и двигалось к морю. На двадцати с лишним санях лежало все имущество оленеводов: разобранный чум, сундуки, постели, одежда, посуда, запас продуктов. Женщины держали на руках маленьких детей.
Как только в обозе заметили, что их догоняют, упряжки остановились. Василису Антоновну окружили женщины.
— Мы из колхоза «Звезда»,— объяснила девушка.— Заблудились. Третьи сутки по тундре рыщем...
— Послушайте, что говорят люди!— женщины позвали с передних саней мужчин.
— Вы — коми?—спросил, подойдя к Василисе, пожилой пастух. На его обветренном лице торчали огромные усы.
— Да,— ответила девушка и рассказала пастуху, как они заблудились.
— Далеко, однако, вы забрались...— пастух покачал головой.— Ну-ка, эй!— крикнул он пастухам.— Ставьте-ка скорее чум!
— Вы ведь только что снялись с места...— сказала Василиса Антоновна.
— Но ведь вам надо отдохнуть и отогреться,— ответил пожилой пастух, которого называли Осиповичем.— Наголодались в тундре.
Мужчины быстро сгрузили шесты, латы, развязали свернутый чум. Женщины загремели ведрами, побежали за водой.
Далеко друг от друга ездят оленеводы в тундре и говорят на разных языках, но у всех один обычай: встретят далекого гостя, примут с радостью и с удовольствием послушают приехавшего человека. Сердце оленевода всегда открыто гостю.
Скоро Василиса и Вася сидели уже подле огня в чуме, пили горячий чай, ели жареное мясо и рыбу. После голодовки еда казалась им необыкновенно вкусной. Женщины дали гостям мягкие чулки, сшитые из пыжиковых шкурок, достали малицы, сделали постели.
— Не смущайтесь,— говорил Василисе Антоновне Осипович.— Тундра — тундра и есть. Сегодня вы у нас в гостях — завтра мы. Одно дело делаем, в одной тундре живем. Коми и ненцы — это же братья родные.
«Какие хорошие люди...»—думала девушка. Она впервые оказалась в ненецком чуме и слышала раньше, что ненцы народ суровый, неразговорчивый...
— Теперь отдыхайте,— сказал Осипович.— Об оленях не беспокойтесь: накормим и напоим.
Девушка и мальчик забрались под теплые одеяла. Как хороша была эта постель!
Спали до позднего вечера, и когда проснулись, их снова накормили вареной олениной и жареной рыбой.
— А у нас в стаде ваши олени!— сказал Осипович.— Теряли?
— Как же, штук десять,— ответила Василиса Антоновна.
— Девять,— поправил пастух.— Два дня назад примкнули к нашему стаду.
— Как же вы узнали, что это наши олени?
— О-о,— засмеялся Осипович.— А отметка за ушами на что? Сначала мы не знали, чьи, а как увидели вашу упряжку, сообразили.
Пожилой пастух расспрашивал Василису Антоновну, как идут дела в стаде, много ли народилось оленят.
В дорогу собрались поздно вечером. Нашедшихся оленей пристегнули к упряжке Василисы. Осипович взялся проводить гостей.
— Груз невелик,— сказал он.— Пожалуй, к утру доберемся до вашего чума.
Девушка поблагодарила ненцев.
— Приезжайте к нам в гости. Мы ведь тоже к морю идем. Дней через десять будем стоять по соседству.
— К нам не забывайте заглянуть,— благодарили ненцы. В горле девушки встал комок:
— Спасибо за все... До свидания.— Ей казалось, что она расстается со старыми верными друзьями.
* * *
Вася ехал последним, закутанный в большую малицу, которую дали ему немцы. Ровно неслись упряжки. Вася все время думал о том, как он встретится с отцом, с матерью, с Мишей.
Проехали полдороги, остановились.
—Перекур, сказал Осипович и пустил из своей трубки такое облако дыма, что за ним исчезли олени.
Вдруг над тундрой сверкнула молния.
— Что такое?—испуганно спросил Вася.
— Ракеты пускают,— сказал Осипович.— Верно, вас ищут. Поехали!
Направились туда, где видели ракету, и через час заметили упряжку, несущуюся вскачь им навстречу. Еще издалека Вася узнал отца и, когда сани поравнялись, бросился ему на шею.
—Не надеялись в живых застать...— Отец крепко обнял сына. — День и ночь искали, все ракеты извели.
— А Харитон где?—спросила Василиса Антоновна.
— Вернулся он, пешком...
— Ну и человек! Пил, поди?
—Было с ним такое,— сказал отец.
—Пусть идет на все четыре стороны!—крикнула девушка.— Дадим радиограмму, чтобы нового человека прислали!
—Не злись, Василиса,— сказал отец.— Давай лучше радоваться, что живы остались. А Харитон обещал исправиться, поверим ему...
Осипович хотел было повернуть назад, но отец Миши и Васи не пустил: «Всю жизнь обижаться буду, если к нам сейчас не заедешь!»
К чуму приехали утром. Мать, заслышав лай собак, вышла навстречу. Глаза ее покраснели от слез, плечи опустились от горя.
— Вася, Васенька...— она обняла сына и заплакала.— Двое суток глаз не смыкала... Чуть с ума не сошла.
Вася едва дух перевел от радости. Обошел по-хозяйски вокруг чума, свистнул собак.
От шума проснулся в чуме Миша и выскочил к брату.
— Теперь долго не уедешь? Долго? До конца каникул? А я с тобой вместе поеду!
— Завтракать, дети!— позвала мать.
В чуме за столом уже сидели Осипович и отец, рассказывали о своих делах, вспоминали, где кто воевал. Как будто встретились старые друзья.
Василиса Антоновна только позавтракала, сразу поехала в стадо. Пусть отдохнет дядя Илья, посидит с дорогим гостем.
Вечером дядя Илья решил сняться со старого места. Быстро погрузили чум на сани, собрали вещи, запрягли оленей. И на закате, когда вся тундра была залита прозрачным розовым светом, обоз колхоза «Звезда» тронулся в путь.
Дядя Илья сидел на первых санях. Он вглядывался в даль, приложив ладонь к глазам, выбирая дорогу поудобнее.
Миша и Вася носились наперегонки на своих санях, громко и радостно кричали. Им было весело. Олени шли к бушующему Ледовитому океану, туда, где особенно красиво короткое северное лето.
1958 г.
Не забыть тебя, земляничная: Повести. – Сыктывкар: Коми кн. изд-во. 1985. – С. 118-148
