В глуши северных, дремучих лесов, - там, где природа немилосердно ску-па на радости жизни, вдали от проезжей дороги (от Усть – Сысольска в 120 верстах), находится селение Вишера, ознаменованное таинственным преданием о явлении и чудодейственной силе образа Божией Матери. Давно хотелось мне посетить это место, сколько для поклонения святынь, сколько и для того, что селение Вишерское, по местоположению, отдаленности от главной дороги и по другим отношениям казалось мне любопытным. Летом 18... года, воспользовавшись свободным временем, при сопутствии доброго товарища, я исполнил свое желание.
Мы отправились пешком. Солнце склонялось уже к вечеру, когда мы вышли из города Усть-Сысольска по дороге, ведущей к деревне Визябож, единственной по этому направлению, в 25 верстах, где предназначили себе ночлег. Пространство 5 верст, до перевоза через р. Сысолу, быстро прошли мы без чувствительной усталости. Река Сысола, в том месте, где устроен перевоз, стесненная с одной стороны песками, а с другой — обрывистым берегом, в летнее время не имеет той ширины, какую занимает она весной от разлития вод, и мы скоро переплыли ее на пароме. Отсюда дорога идет по лощине, осененной диким кустарником и лесом мелкой породы, и неприметно выводит на ровный, сенокосный луг, омываемый рекою Вычегдою. Здесь на берегу реки, недалеко от дороги, мы увидели старика, который после тяжкого труда, склонив голову, задумчиво сидел на скошенной недавно густой траве. Казалось, он не заметил нас, когда я, подошед к нему, спросил по-зырянски позволить нам напиться у него квасу, которым зыряне всегда запасаются на летних работах, по очень естественной причине, как таким питием, которое кислотою своею удовлетворяет скорее, чем вода, мучительную жажду. Он поднял голову, дико посмотрел на нас, сказав «юб - пейте». Видно было, что ему не до нас: изнеможение и усталость заглушили в нем приветливость, которая в другом случае выразилась бы обыкновенным между зырянами радушием и словоохотливостью. На спасибо наше он, однако, кивнул головой. Надо было понять это неопределенное его движение, но к сожалению у нас не достало соображения на то, и мы его оставили. Дорога направлялась к сосновому лесу и потом незаметно поднялась по течению р. Вычегды на возвышенный кряж, продолжающийся на значительное расстояние, пересекаясь частыми ручьями и оврагами. Это место слишком однообразно и скучно: с одной стороны густой сосновый лес, растущий на влажном грунте, отнимает обширное пространство, с противоположной тут-инде сверкает светлая река Вычег¬да, с низменными песчаными берегами и безобразными в дали лесистыми высотами. Нигде не встретит взор ни селения, ни хижины, ни ярко зеленеющей местности. Пройдя 13 верст, дорога круто спускается на сенокосные луга. Возвышенность остается на правой стороне, венчая речку Лиомью, по-зырянски Льoм-ю, славную водящеюся в ней разного рода рыбою, каковы: сиги, щуки, окуни, караси и особенно крупные хариюзы. С вершины до устья она протекает верст на 30, впадая в Вычегду и носит название от зырянского слова: льом - черемуха, которая во множестве растет по берегам этой речки. Вода в ней издали представляется густо-зеленою от отражения окружающей растительности, тогда как на самом деле она прозрачна и чиста. Через Льoм-ю перекинут мост, но только живой, не безопасный даже для пешехода. Еже¬годное разлитие весенних вод препятствует его сделать постоянным и прочным и потому те, в участке коих находится, делают его, как говорится, на живую нитку, зная, что весной сломает и разнесет. Впрочем, зыряне вообще мало знакомы с прочностию, в каких бы ни было перестройках или работах; смотря на вещи с высшей точки зрения; они нередко бывают готовы решетом черпать воду, чтобы только не изменить вековому порядку, при том они, кажется, крепко держатся мудрого изречения: суета сует и всяческая суета...
Нам оставалось еще до деревни Визябож слишком 5 верст, когда день начал уже погасать. Собрав последние силы, мы поспешили к назначенному месту ночлега. Недалеко от деревни, по скату горы расстилались поля с посевами, довольно худо обработанные, сколько, может быть, от местоположения неудобного, сколько же, вероятно, и от того, о чем было выше сказано.
Деревушка Визябож названа во имя двух зырянских слов: визь - линия, полоса, черта (плёсе) и бож - хвост, мыс, берег, выдавшийся в реку. Название это совершенно согласно с местностию: река Вычегда от деревни по течению заметно имеет прямое направление, а самая деревня расположена или, лучше сказать, нагромождена без всякого порядка, на выдавшемся в реку небольшом мысу. (Дворов крестьянских в деревне 7, жителей обоего пола 66).
Жители в ней помещаются в домах, построенных с совершенным отсутствием симметрии и правильности, все домы примыкают один к другому очень близко, но так, что опираются задом или углом, как будто непримиримые враги. В одной стороне деревни стоит деревянная довольно чистенькая часовня с колокольней, где в праздничные дни грамотные крестьяне читают и поют по церковно-служебным книгам. Приходом они причислены к городу.
Занятие у крестьян состоит в хлебопашестве, обывательской гоньбе и частию рыбной ловле. Мы пристали в первый от дороги нашей дом. Вошедши в избу на приветствие наше по-зырянски (чолом видза - здоровье, кланяемся, челом бьём), - крестьянин пригласил нас словами: «локте шойччо - идите, отдыхайте».
Я окинул взором внутреннее расположение зырянской избы, и она пред-ставляла вид, соответствующий наружному безобразию: с правой стороны со входу половину избы занимала глиняная печь без дымовой трубы, с противоположной - в углу на маленькой полке стояли святые образа, почерневшие от дыму и пыли, так что трудно бы было добраться значения их изображения, четыре маленькие, четвероугольные отверстия в стене с лицевой стороны, заменяя окна, служили слабыми проводниками дневного света; в оконичные рамы вставлены мелкие обломки тусклых стекол; некоторые из этих рам обтянуты бычачьим пузырем, или лоскутками холста (зимою с наружной сторо¬ны в окна замораживается прозрачный толстый лед), над окнами кругом тянулись узкие полки, на коих все находилось, что должно быть под рукой: от берестяной табакерки и щетинной чесалки до ключа, за коим хранится крестьянское богатство; выше полок бревенчатый, лоснящийся, как под лаком, черный потолок, который будто погребальный балдахин, осенял грязный, заваленный всякого рода сором пол из широких пластин; ниже окон утверждены в стенах длинные деревянные лавки, а около продолговатого стола в переднем углу, против образов, расположены скамейки; к печи пристроено из толстых досок подполье, называемое голбец; - это кладовая, где у хозяйки хранятся всякая домашняя посуда и припасы на ежедневное употребление; наконец, непременная принадлежность каждой зырянской избы - над печкой в стене окно для освещения верхних частей избы и особенно печки, на коей старость и дряхлость находят земной рай. Здесь, в этом земном раю, в зимние вечера, собирающиеся из соседних домов женщины и девицы с прялками дипломатически рассуждают о всем, чем обыкновенно занимается досужее празднословие и родная его сплетня.
С приказом нашим выступили на средину избы двое мужчин: один из них был пожилых лет, в рубашке из толстого холста с косым воротником, подпо¬ясанный тканым из шерсти поясом, на котором спереди висел кожаный ма¬ленький кошелек. В него вкладывается суконный мешочек с несколькими отделениями для хранения огнива, кремня, труту, серных спичек и иголки с ниткой. Принадлежность эта зырянского костюма, называемого у них: «бива вотлук», от слов: би - огонь и вотлук - мешочек, у каждого порядочного зырянина необходима. Рядом с ним стоял мужчина средних лет, одетый в короткий, суконный, из белой шерсти кафтан, подпоясанный кожаною, в три пальца ширины, тесьмою, на коей с одного боку висел на железной винтообразной скобе топор, а с другого в деревянном футляре, обтянутом кожей, длинный нож, в руках он держал вместо шляпы суконную четвероугольную
сшитую ермолку, обувь у него состояла из суконных чулков и невыделанной кожи, обтянутой около ступней снурками; она спереди оканчивалась острым носком как старинные башмаки; обувь эта легка и покатна, а для того, чтобы не прижимала мокроты, ее напитывают смолистым раствором. По-зырянски она называется чутком, от слов: чут - остроконечие и ком - обувь.
После расспросов о городских новостях и о том, куда нас Бог несет, нам предложили закуску из рыбного пирога, самого деликатного угощения у зырян. От усталости ли, или потому, что у нас были свои домашние припасы, нам не хотелось есть; но отказать усердию зырянина была бы крайняя обида, и потому, чтобы доказать, что мы на него не сердимся, должны были согласиться на предлагаемое. Потом немедленно отвели нам место отдыха, и мы расположились на оленьей шкуре под овчиною шубою. Однако всякого рода неприятные насекомые не дали нам порядочно успокоиться. Поутру я спросил самовар, но получил отказ, впрочем, с полным объяснением, что хотя у соседа Ош Васьки, т.е. Васьки Медведя1 и есть медный чайник для этой цели, да он никому не дает и сам не пользуется, и едва ли он не на пожне. «Так что, - сказала какая-то старуха,- чайник-то ведь у него в клети, так не мудрено сходить, бур мортъяс понда - для добрых людей». «Не забранился бы», - вздумалось сказать хозяину. «Вот еще! Отомедни у нас он брал же без нас петуха для своей курицы, да ничего не сделалось». Буквальный перевод этого разговора с зырянского языка на русский заставил улыбнуться моего спутника: «Вот,- сказал он,- простота оригинальная!», а перед мной мелькнули, как в сумраке, тени Андрофагов и Меланхленов, в коих игривое воображение греков находило необыкновенные размеры, как в физических, так и нравственных свойствах. Не остаток ли зыряне от чудесных гиперборейцев? Не дожидаясь решения по делу о самоваре, мы расстались с добродушными людьми.
Дорога от деревни Визябож идет чрез сосновый лес - при свежем, ясном утре, которое дышало сладостным воздухом, мы ПЕЛИ как в саду по аллее. Легкий, утренний ветерок навевал на нас прохладу; нам было легко. Скоро этот лес начал редеть, и поля, засеянные хлебом по скату горы, наклонной к северу, заменили картину. В дали показывались признаки жилья. Пройдя от места ночлега 6 верст, мы подходили к деревне Додзь - название, значущее по-русски: отсталая, дальняя, т.е. от р. Вычегды, которая против этой деревни уклонилась на север и как бы оставила ее, отведенная болотистым местом, простирающимся от подошвы горы - местности деревни, версты на 4. (Деревня Додзь расстоянием от города 31 верста, в ней дворов 37, жителей обоего пола 234 души). В этой деревне многие крестьяне прежде имели значительное состояние и производили мелочную торговлю предметами, свойственными крестьянскому быту, но с переменою обстоятельств и счастия лишились своего достатка и стали наряду с другими. Обыкновенное занятие их составляет хлебопашество и частию звериные и птичьи промыслы. Для остановки мы просили встретившихся с нами крестьянок указать на один из таких домов, коих в прежнее время славились зажиточностью. Мы вошли в дом, но выходив везде, не нашли никого, кроме огромного кота на печке, по тучности коего заключили о значении хозяина дома, - и не ошиблись. Предоставив времени, когда живущие в нем сами заблагорассудят озаботиться со всех сторон для дерзких посетителей, мы расположились в комнате, довольно чистенькой, меблированной вокруг стен деревянными скамейками и тремя кожаными стульями. Вскоре пришла хозяйка дома, одетая в ситцевый изорванный сарафан, в матерчатом кокошнике на неубраной голове и чарках на босую ногу, запачканных свежими пятнами, кои ясно давали знать о ее занятии около домашнего скота. Она несколько смутилась от небывалых гостей, но я ее успокоил, объявив свою родословную, по коей она чуть не признала меня за родственника, только очень дальнего. Она заметно была вежлива, высказывала много такого, что обнаруживало, что она не деревенского поля ягода, и беспрестанно мешала зырянские слова с русскими, может быть и для того, что пестрота в чем бы то ни было составляет приятное разнообразие.
Мы здесь отдохнули, напившись чаю с ячными хлебами, кои вместо булок почти насильно были навязаны нам крестьянкой с доказательством, что гораздо здоровее ячные булки, не говоря о вкусе, о котором, по ее мнению, не должно слишком заботиться путешественникам. Поблагодарив ее за угощение, я было предложил плату за беспокойство и хлопоты, которой она, вероятно, не ожидала, но ошибся, не вспомнив, что между зырянами не в обыкновении брать за хлеб, за соль и вообще за гостеприимство. Мы раскланялись с доброй зырянкой, унося странное впечатление, в коем я не мог дать себе положительного отчета.
Деревня Додзь, посреди коей шла дорога, растягивается слишком на вер-сту, оканчиваясь полями, опушенными дремучим лесом. К полдню солнечный жар начал усиливаться, но чаща леса, растущего на низменном сыром месте, достаточно защищала нас от зноя. Идя далее, мы неприметно очутились в прекрасном сосновом бору, где по ту и другую сторону дороги сквозь редко растущий лес проникал взор наш на обширное пространство; казалось, вдали с движением нашим и самые деревья двигались и прыгали в разных направлениях, как Фавны и Сатиры в священных рощах. Прислушиваясь к каждому звуку или шороху, мы безмолвно продолжали путь, и безмолвия нашего не нарушала и самая природа нас окружавшая, которая, казалось, была еще безмолвнее; лишь мелкие насекомые ползали и перебегали дорогу; но едва заметные хлопоты их нисколько не мешали глубокой тишине. Лучи солнца, мало заслоняемые в этом месте редким лесом, крайне расслабляли нас, а рыхлый глубокий рассыпанный по дороге песок, в котором беспрестанно вязли ноги, еще более приводил в утомление; все это невольно погружало в какую-то непонятную дремоту. Спустя несколько, в дали по направлению дороги послышался топот, и скоро показался ездок на верховой лошади. Это был священник, ехавший на ближнюю деревню со Святыми дарами для напутствования больной женщины, принадлежавшей к его приходу. Поравнявшись, мы поклонились ему и разменялись несколькими словами. Он был предупрежден об нас и убедительно просил у него остановиться, уверив, что он не замедлит воротиться. С благодарностию приняв его ласковое обращение, мы расстались. Пройдя версты две по линии дороги начали показываться значительные высоты, одетые зеленью в полях, засеянных хлебом. Отсюда начиналось селение Корткерос (Корткеросское селение расстоянием от города 44 версты; дворов в нем 309, жителей обоего пола 2.066; земли вообще 35, 501 дес. 1,603 саж.; церквей 2 – каменная и деревянная) оно растянуто от одного конца до другого версты на 4, не столько по многолюдству жителей, сколько по рассеянности домов, без порядка построенных и отделенных большими промежутками.
Название этого селения составлено из двух зырянских слов: корт - железо и керос - высокая, крутая, из твердого грунту земли состоящая гора. Так оно называется в письменности, но имеет другое, обыкновенное название: киа - с руками, с рукавом. И то и другое, впрочем, соответствует местности: там, где центр селения высокий, крутой, глинистый, смешанный, с железистыми осадками, берег оправдывает первое название, тогда как р. Вычегда прямо самого селения, круто поворачивая с востока на север и образуя как бы вид загнутой реки, дает другому названию правдоподобие; притом версты за две вверх Вычегда имела рукав, который ныне засыпало. Есть еще предание, коему однако мало верят, что давно, когда еще здесь начиналось только поселение, там, где теперь залив, называемый железным (корт вис) жил какой-то старик «железные руки».
Мы зашли в дом священника и, отдохнув немного от усталости, в ожидании возвращения хозяина отправились с товарищем на улицу и расположились на самом высоком берегу реки Вычегды, откуда окрестность кругом развертывалась верст на 15 или более. За рекою расстилались обширные луга, усеянные тут-инде кустами ивы, рябины, черемухи и других пород около многочисленных мелких озер, отражавших, как в зеркале, в водах своих яркие лучи солнца; стада домашних животных рассеянно бродили по яркой зелени и дополняли разнообразие ландшафта. Верст за семь белелась каменная церковь в приходе Пезмог, с едва заметными, низменными домами; еще далее - черный, высокий лес сливался с горизонтом. Природа северная, казалось, подарила здесь местность всем, чем была богата. Полюбовавшись красотами ее, столь редкими в здешних краях, мы возвращались в квартиру, когда уже хозяин наш приехал обратно из деревни. Он природный зырянин и по окончании учения в одном из средних учебных заведений поступил на родину в священники с целью посвятить труды и деятельность свою на духовное просвещение своей паствы, а в свободное время на занятие по изучению зырянского языка, самих зырян, их истории и того края, где они ныне живут. Разговаривая о зырянском языке, мы заметили, что большая часть имен в нем односложны и коренных слов больше, нежели производных, что все значения слов заимствованы от какого-либо внешнего свойства или качества предмета; напротив, глаголы обилуют двухсложными и трехсложными словами, вовсе нет многосложных, равно как и отвлеченных понятий. При том множество имен и глаголов звукоподражательных. Язык этот замечателен также силою слов и выражений, но не обилием понятий, коими так богаты образованные языки. Кажется, зыряне как все первобытные народы, давали названия только тем предметам, без коих взаимное сообщение было бы невозможно. По указанию внешних чувств, без углубления в многосторонние соображения разума - предметы облекались названиями по виду, месту и нередко случайным обстоятельствам. Так как первобытное состояние их мало изменилось до сих пор, то и развитие языка остается на одной точке. Конечно, религия и общественная жизнь расширили в них круг понятий, но для выражения этих понятий они не изыскивали уже новых слов, а заимствовали от того языка, на коем значение их было известно.
Язык зырянский не гладок, однако, и не столько груб, как кажется не знающим его; есть в нем множество слов, звуки коих могут в утонченной нежности поспорить с любым образованным языком. Говоря вообще, язык зырянский самый ограниченный, хотя лексикографы насчитывают в нем более 70 тысяч слов. Такое богатство, вероятно, происходит от присвоения ему чуждых понятий; мудрено ли в самом деле увеличить количество слов и еще больше, когда введены будут такие понятия, каких вовсе нет в народе? Нам казалось странным помещать в лексикон зырянский слова мифологические, о коих зыряне, без сомнения, не имеют ни малейшего понятия; так, слово богиня переводится ен-готыр, что прямо значит: божия жена. Многие зыряне над подобными словами улыбнутся, а может быть и то, что простодушных введут невольно в сомнение.
При таком придуманном обилии зырянских слов разумеется нет никакого затруднения переводить какую угодно книгу на зырянский язык, который по свойству своему хотя упорно не ладится с подлинником, но переводчики смело принимаются за труды не по силам. Есть даже перевод Псалтири на зырянский язык, несмотря на то, что она переведена и на русский с подлинника одними известнейшими духовными особами с крайнею осторожностию. У меня есть перевод нескольких повестей из Круммахера с русского на зырянский язык; но при ближайшем соображении идиотизма того и другого оказалось, что перевод этот не на зырянский язык, а на русско-зырянский, что зыряне при чтении его много не будут понимать без объяснения. Это, впрочем, не есть доказательство, что на зырянский язык нет возможности переводить что-либо из другого языка. Для того есть жития Святых, сельское чтение, сказки, рассказы, повести самые легкие и другие простонародные сочинения, хотя и в этих сочинениях для переводчика найдется множество затруднительных мест.
«Прекрасно бы сделал кто-нибудь из зырянофилов, - сказал мой собеседник, - приняв на себя труд перевести на зырянский язык какую-нибудь немецкую философскую систему: ведь слов в нем достаточно, - прибрать одни к другим, натянуть силой, - и вот зыряне от такого произведения, наверное, сделались бы философами».
«Попытка - не шутка»,- я заметил. Теперь, впрочем, пока еще сверяются о буквах, как составить их для таких звуков, каковы в словах: джадж -полка, джодж - пол, дзодзог - гусь, йи - лёд, мое - корова и проч. Природного зырянина нисколько не затруднят подобныя слова в произношении; но для не знакомого с этим языком составят неодолимое препятствие.
И потому в облегчение изобрели для выражения звука дж - дз, как будто последний этот знак легко научить правильно произносить... Полугласную букву ь заменили знаком }, как будто этот знак не есть также как и ъ, - знак условный. Но все это ничего не значит против составителей зырянской грамматики, которою ревностно занимаются даже иностранцы, никогда, может быть, не видавшие зырян, не говоря уже об изучении их языка.
Не безделица подвести под правила язык устный - разговорный, едва достаточный для необходимых понятий. Между прочим, любопытно в этих грамматиках число падежных окончаний: одни находят их столь мало, что нет, кажется, ни одной в свете грамматики с таким ограничением; другие напротив щедрее: по крайней мере насчитывают до 18 и более таких окончаний; есть и такие, как все предлоги прикрепляют к падежным окончаниям. «Что-то выйдет, - сказал собеседник мой, - из этого брожения». Что бы ни вышло, а будет то, что найдутся и такие, что будут дарить зырян поэзией и не хуже той, какова Байрона или Гете; в век изобретений, в век, можно сказать, чудес, чего не сделают знатоки дела, а не фантазеры, для коих не стоит никакого труда не только справиться с бедным зырянским языком, но и звезды с неба хватать руками нипочем.
Потом разговор наш коснулся истории и происхождении зырян, и мы не видели как время сблизилось уже к вечеру, а по предположенному маршруту оставалось нам в тот день подвинуться еще до селения Пезмог, отстоящего в 7-ми верстах. Поблагодарив за доброе расположение, оказанное нам, мы простились с почтенным священником.
Дорога от Корткеросского селения около версты идет сначала по возвышенности и потом вдруг спускается на сенокосные луга, обросшие местами лиственным, разных пород лесом. Пройдя версты четыре, мы усмотрели вдали на ровном лугу людей в белых одеяниях, стройно движущихся в наклонном положении. Это были косцы. Поравнявшись с первым, который был ближе к дороге, я спросил по-зырянски: «Мый сэтшом сер ытшканныд?» - что так поздно косите? «Ичбтика нин коли, коло талун помавны» - немножко уж осталось, надо сегодня кончить. Разговор наш обратил внимание его товарищей, все они, человек 15, остановившись выпрямились, держа в руках кривые блестящие косы. Между ними были девочки лет 13, участвовавшие рядом в труде, который мог быть по силам только мужчинам. «Сьокыд вод ичбт нывъясыдлы ытшкыныто» - тяжело ведь маленьким девокам косить-то. «Нинбм, - велаласны», - ничего, привыкнут.
Недалеко отсюда мы встретили перевоз через реку Вычегду, которая в этом месте занимает пространство шириною около 250 саж. Нас перевезли в челноке случайно подоспевшие крестьяне.
Мы пришли в селение Пезмог (От города 54 версты, дворов 197, жителей обоего пола 611 душ, церковь каменная), когда солнце село уже за горизонт. Название селения Пезмог трудно объяснить, но так как замечательно, что все зырянские селения принимают значения в названиях от направления рек и местностей, то, вероятно, и Пезмог носит название на этом же основании. По-зырянски оно называется Пезмог, и видно, что составлено из двух слов: Пез и мог. Значение Пез неизвестно, а мог значит обвод, полукружие, дуга. Река Вычегда против селения образует верст на 30 обход, склоняясь потом к деревне Важкурской, лежащей на одном кряже с селением Пезмог. По этому, вероятно, и селение Пезмог значит обводное. Местность его незанимательна. Возвышенность, на которой рассеяны домы жителей, а по скату ее расположены пахотные поля, склоняясь к югу, оканчивается запруженным рыболовными загородками огромным озером, за которым дремучий, дикий лес. Жители, кроме обыкновенных крестьянских работ, занимаются рыбною ловлею, звериными и птичными промыслами во все времена года. Переночевав здесь, мы рано утром пошли далее по дороге к деревне Важкурской. Она носит название от слов: важ - старый и курья - залив, который находится против деревни, и потому будет значить Старокурье. Жители этой деревни принадле¬жат приходом к селению Пезмог. Не останавливаясь здесь, мы пошли далее до селения Небдинского, в расстоянии 6 верст. Оно по-зырянски значит: рухнувшее место, с оврагами, от слов: ньоб - впадина, овраг и дш - у, подле, при. Против центра селения местность, которая изрезана ручьями и впадинами, доказывает данное селению зырянское название.
Оно расположено довольно правильно, многие дома построены с отдельными, чистыми комнатами, а внизу лавками для торгующих во время ярмар ки, которая здесь бывает в январе месяце, единственная во всем Устьсысоль-ском уезде по значительности движения торговли. Жители, обращаясь каждогодно с приезжающими из разных мест, отличаются от собственных своих собратий - зырян образованностью и образом жизни; достаточно понимают русский язык и свободно на нем говорят, даже имеют кое-какой вкус и разборчивость. Во многих домах домашний быт разнообразен Китайскими произведениями и знакомы с чистотою и опрятностью, сколько возможно в крестьянском быту. Вот стало быть зыряне способны и восприимчивы к лучшему. Если же большая часть народонаселения погружена в невежество, то едва ли они виноваты: находясь в отдалении от других народов, при затруднительности путей сообщений, с отсутствием всякой улучшенной промышленности, откуда им заимствовать образцы к усовершенствованию себя. Мы здесь остановились отдохнуть и, хотя время еще было не поздно, решились остаться на ночлег.
На другой день рано поутру пришли мы в деревню Сторожевскую, по-зырянски Шойнаты, от слов: шой - труп, мертвечина, и ты - озеро, и следственно значущее труповое озеро (Расстоянием от города 89 верст; дворов 107; жителей обоего пола 726 душ). Мы остановились у крестьянина, содержателя обывательской станции. Странное зырянское название этой деревни долго занимало меня. Прямо ее, на другой стороне реки Вычегды, верстах в 3-х от берега находится озеро — ты; но по какому случаю с этим предметом соединено слово шой - труп - любопытства моего никто из тамошних жителей не удовлетворил. Может быть, в этом озере утонули какие-нибудь промышленники во время рыбной ловли или, может быть, когда-нибудь погружали туда трупы человеческие. Последнее предположение не без основания. Дальше деревни Сторожевской вверх по Вычегде есть селение Устькуломское, называемое по-зырянски Кулом-дш и значущее по-русски: близ смерти, смертоносное, зараженное, от слов: кулом - смерть и дш - у, близь, при. Название этого селения дает вероятную мысль, что там когда-то свирепствовала зараза, и трупы умирающих бросаемы были в реку, которая течением своим уносила их до деревни Сторожевской. Здесь жители, дабы пресечь распространение заразы далее, сторожили их и перехватывали, погружали в близ находящее¬ся озеро. По этому обстоятельству согласно будет зырянское и русское назва¬ние деревни: Шойнаты - Сторожевское.
У крестьянина, к которому мы пристали, поразил меня старик, - отец его 80 лет, необыкновенного росту и виду. Стоя прямо, он достигал мерою сажени с1/2, вершков, а сын его, взятый в военную службу, будто бы еще был выше. В молодости, как он говорил, не знал меры своей силы и вследствие умеренного образа жизни и трудолюбия прожил до глубокой старости, не испытав особенных болезней. Он хорошо видел глазами, но тяжел был на слух. Исполинские его члены, обтянутые в безобразно сморщенную, желтую кожу, соразмерны были туловищу, которое представляло вид мешка, насыпанного без порядка костями. Нечаянная встреча с этим стариком наедине в позднюю пору невольный наведет страх, хотя на самом деле он был добрый человек. Он мне казался живою копией смерти, изображаемой на образе Страшного Суда, и едва ли не превзошел ее своими изящными формами. Супруга этого старика, слепая старуха, была напротив совсем другого виду. Она была маленького росту и круглая, как шар. Супруг ее в отношении к ней, которая не больше вышиною была в треть его меры, очень удобно мог быть колоссом. Почтительный сын старика и старухи лелеет их, доставляя им спокойствие, какое возможно в крестьянском быту. Приятно было заметить в зырянине, почитающемся полудиким, сыновнее чувство, которое не всегда видно бывает в блестяще образованном.
Нам нужно было из деревни Сторожевской своротить от главной дороги в Вишеру - цель нашего путешествия. Проселочная, опасная дорога в Вишеру пролегает по дремучему, дикому лесу, прямо на север. Нам предлагали верховых лошадей, иначе весьма трудно было пробраться, но мы не могли решиться в позднее время дня. Жители деревни все ушли на работы, и мы поневоле должны были остаться, пока они не возвратятся, приняв намерение отправиться водой по р. Вишере, которая близ деревни впадает в р. Вычегду. Между тем старик, о коем я выше сказал, неожиданно принял в нас самое живое участие: тотчас велел сыну своему снарядить лодку, отыскать где-то в деревне в проводники праздношатающегося крестьянина и дал в помощники работника, который был в услужении у сына. Мы отправились под вечер в открытой, легкой лодке, не запасшись ничем на случай ненастья, в надежде на благоприятную погоду и за то испытали все, что может встретиться неприятного в здешнем пустынном крае. Река Вишера, по-зырянски - Висьор-ю, с вершины до устья протекает верст на 300 от севера к югу. При устье она довольно широка и имеет глубины от 1-й до 2-х сажен, с глинистым, местами песчаным и хрящеватым дном; но чем ближе к вершине, тем более суживается и мелеет так, что наконец составляет ничтожный проток, через который свободно может перейти в брод всякое животное. Вода этой реки почитается у зырян особенно здоровою, какова она действительно и есть, может быть от минералов, о коих, как о контрабанде, рассказывают с крайнею осторожностью, боясь обратить внимание начальства, дабы оно, разведав о количестве и качестве, не приступило к разработке оных и не обратило окрестных жителей в невольники для работы на заводах. Река Вишера богата рыбою разных пород, впрочем, большею частью мелких. По низменным берегам ее местами расчищены бедные сенокосные луга, но далее от устья поражает необыкновенная дикость. Свалившийся лес с обрывистых берегов загромождает инде почти половину реки; а далее от берега растущий темный лес, перемешанный высокою, дикою травою, наводит подавляющее уныние. Кажется, эти места
природа отвела для царства диких зверей и хищных птиц, но и здесь, в этой глуши была приятная сторона. Работники наши нередко указывали то на лисицу, или куницу, кои завидев нас, стремительно бросались в глубь леса; то замечали на деревьях резвую белку, которая спокойно занималась добыванием себе пищи из еловых шишек, грациозно сидя на задних лапках; то усматривали вдали глухаря, задумчиво сидящего на вершине высокого дерева, или рябчиков, порхавших в чаще леса. Тихо подвигались мы вперед. Ленивые работники то и дело перекидывались бранными словами с вишерцами, находившимися тут-инде на сенокосе; беспрестанно слышны были слова: кач сёйысьяс - короеды. Частые неурожаи в Вишере нередко доводят вишерцев до крайности - питаться древесною корою, и это обстоятельство дало повод более счастливым соседям к насмешкам. Между тем приближалась гроза; поднялся сильный ветер, крайне затруднявший наше плавание. Сколь ни равнодушны были работники наши к волнению реки, перебрасывавшей лодку из стороны в сторону и, несмотря на ободрение нас неопределенною безопасностью, я велел пристать. Едва мы вскарабкались на крутой берег, обросший тонкомерными высокими осинами, и успели развести огонь, как вдруг потоки дождя облили нас с головы до ног при ослепительном блеске молнии, сопровождаемой сильными ударами грома. Я бросился в густую траву, спрятав голову под дерево, свалившееся в виду нашем от напору ветра. Товарищ мой, имевший более присутствие духа, стоял с работниками у огня, который, впрочем, совершенно залило дождем, но страшный удар грома, разразившийся прямо над нами, заставил и его присесть ко мне. Посмотрев на него, я увидел, что он крестился. С последним ударом грома гроза прошла, но дождь продолжал литься на нас со всех сторон; деревья, наклоняемые ветром, чуть не до земли касавшиеся вершинами, увеличивали ручьи водяных потоков. Местоположение здесь было ужасно дико: нам казалось, что мы находились в мрачной глубокой пещере, куда не проникал дневной свет; чаща леса, до вершины коего едва досягал взор, совершенно покрывала небо, а земля под ногами нашими не была ощущаема от густоты травы, заваленной сгнившими колодами. Кое-как мы снова развели огонь и принялись сушить измокшее платье, которое было до такой степени сыро, что если бы бросить его в огонь, то и тогда не вдруг бы сгорело. Между тем я намекнул работникам об электрической силе, об опасности во время грозы быть вблиз смолистых дерев и прочее, но слова мои падали на каменную землю. Они разом доказали, что электрическая сила не что иное, как ньбв - стрела, которая по Божию определению посылается в погоню за дьяволом, делающим вред плодородию земли, поражая на пути тех, кои бывают преданы ему и также вредны; что смолистые деревья вовсе не опасны во время грозы, потому что дьявол не может прикасаться к этим деревам, но опасна осина, на которой удавился проклятый Иуда. Кто бы решился противоречить подобному мнению о силе природы. Мне казалось, что зыряне отличные естествоиспытатели... Солнце село за горизонт, когда мы не проплыли еще и половины пути до ночлега, который назначили в деревне Джиан - первой в селении Вишерском. Проливной дождь уменьшился, превратившись в мелкий и частый с холодным, северным ветром. Положение наше становилось слишком неприятно; мокрые кругом, без всякой защиты от ветра, мы стали чувствовать холод, проникавший до костей. Ленивые провожатые наши в начале пути, при дурной погоде еще медленнее стали работать, ясно давая знать, что они охотно сдали бы нас желающим проводить до места ночлега, чтобы самим возвратиться домой. По желанию их к нашему счастию так и случилось. Нас переместили в другую лодку. Новые проводники были из той деревни, где назначен был ночлег. Мы были рады оленьей шкуре и овчиной шубе, кои у них случились, и кои они охотно уступили нам; мы тотчас воспользовались их участием, закутавшись со всех сторон. Ночь застигла нас самая неприятная; густые, черныя облака застилали все небо; лишь впереди на краю горизонта догорала потухшая заря, давая слабый отблеск света; но и та наконец погасла. Тишина ночи нарушалась однообразным плеском волн, сопровождаемых глухим шумом древесных ветвей; иногда не далеко от берега слышен был необыкновенный треск от хворосту и сухих сучьев, ломаемых тяжелыми шагами. Работники наши объясняли, что это был медведь - сам хозяин этих трущоб, прогуливавшийся в такую пору и в такое приятное время, и точно это время, и эта пора была прилична только для прогулки медведей. К этому скучному разнообразию присоединялся беспрерывный крик филинов на той и другой стороне реки, ближе и дальше от берега. «Эсвдз сьывны кут!сны ворса петукъясыд» - «Эдак распелись лесные-то петухи», - говорили проводники. Во всю ночь, до самой деревни эти крикуны провожали нас, как будто по наряду для нашей безопасности и удовольствия. Наконец мы приехали уже за полночь; вошли в первую с конца деревни избу, велели достать огня и попросили у крестьянина сухого белья, какое у него могло быть. Преобразившись в костюм довольно неблаговидный, но полезный в нашем положении, мы немедленно легли на полати, куда постлали свежей сухой соломы. Сколь приятно после холоду быть в тепле, хотя и при недостатке постельных приборов, это мы с товарищем доказали глубоким сном, продолжавшимся на другой день до полудня. Пробудившись, я удивился необыкновенной тишине в доме и полагал, что все ушли на работы, но потом совсем иначе объяснилось. У крестьянина было многолюдное семейство, из больших и малолетных; все они скромно сидели по лавкам и шепотом разговаривали между собою, унимая детей от крику и шуму. На столе собран был завтрак. Мы узнали, что все это делалось для нас, для нашего спокойствия. Пока мы одевались, они беспрестанно оговаривались, что у них все нечисто, черно, и, верно, нам худо было спать. Казалось, что мы были у каких-то близких родственников, которые с таким добродушным участием ласкали нас и заботились о нашем удобстве. Хозяин дома, когда мы еще спали, посылал старшего своего сына наловить в реке рыбы, которую, приготовленную в пирог, усердно предлагалось нам закусить, а жена его принесла корзинку земляники, между тем набралась полная изба соседей с намерением любопытствовать об нас и об нашем путешествии. Разговорчивый хозяин чрезвычайно хвалил некоторых городских чиновников, приезжавших сюда по делам службы, за их благосклонное с ними обращение. Зыряне вообще очень любят тех, кто не пренебрегает вступать с ними в разговор с участием об их состоянии. Я пожалел, что в Вишере часто случаются неурожаи, отнимающие почти возможность существования, но они нисколько не жаловались на свою судьбу. «Зато Бог дал нам леса, наполненные всякого рода зверями и птицами, а это составляет источник нашего продовольствия и богатства», -говорили они. Действительно, здешние жители, после Печорцев, лучшие промышленники: рассказывали, что весной того года жители этой деревни убили вдруг до 18 оленей, и по разделу денег, вырученных от продажи шкур и языков, досталась каждому значительная сумма на уплату податей, кроме мяса, которое идет в пищу. Крестьянин, у которого мы остановились, в свое время бывал отличный зверолов: уверяли соседи его, что он прошедшей зимой случайно встретившись в ближнем лесу, почти близь самой деревни, с огромным медведем, не вооруженный ничем, кроме как топором, должен был вступить в борьбу, успел убить его и, взвалив на плечи, принес домой. Казалось, такой суровый образ жизни неминуемо должен был иметь влияние на характер, но крестьянин, убивший медведя, доказывал совсем противное. Он по наружности, правда, походивший и сам на медведя, ни на минуту не выпускал с своих коленей маленького внука, играл с ним, как дитя, целовал его и баловал донельзя. Для удовольствия его не было у деда ничего заветного и, если бы маленький внук соблаговолил по шалости своей вырвать глаз у деда, то, конечно, не могло быть важного последствия для первого. Мне кажется, и эта черта чего-нибудь да стоит в мужике темном.
Нам оставалось еще до церкви 18 примерных верст, и, чтобы поспеть к обедне в следующий воскресный день, я просил дать нам верховых лошадей с проводником, что немедленно и было исполнено за самую ничтожную плату из уважения, что мы едем на поклонение Божьей Матери. С простолюдинов, особенно больных, бывающих для той же цели, ни за какую услугу не берут ничего. Мы отправились на лошадях, чрезвычайно дурно снаряженных не от недостатка усердия, но от средств, которых не было, и как я плохой кавалерист, то езда эта была для меня истинным наказанием. Дорога от деревни извивалась по угорам и впадинам, перемежаясь лесочками и деревушками, а далее шла по сенокосным лугам, тянувшимся вдоль реки Вишеры почти до самого селения. Лошади наши беспрестанно спотыкались об пни, колоды и корни дерев или вязли во влажных местах; переходы через ручьи и болотистые места устроены чрезвычайно дурно: тонкие прутья и палочки, набросанные как попало без земли, служили самыми лучшими местами. Тропинка или канавка, в четверть глубины и полторы четверти ширины, обделанная копытами лошадей, - вот дорога, по которой мы ехали. Вся трудность путешествовать по такой дороге понятна. Зимой сообщение здесь бывает не иначе, как на лыжах, а священник по своей обязанности ездит на оленях.
Наконец мы с большим трудом приехали к вечеру до селения, которое состояло близ церкви не более как из 73 домов, построенных по берегу р. Вишеры; прочее население разбросано деревнями на пространстве, которое мы проехали. Зырянское название селения: Висьор, составлено из двух слов: висьом - болезнь и йор - огород, место ограждения и, следовательно, значит: здоровое, целебное. Это название дано, вероятно, потому, что больные душевно и телесно, приезжающие сюда для поклонения образу Божией Матери, с верою и усердием, получают здравие (В этом селении жителей обоего пола 443, деревянная ветхая церковь).
Местоположение селения слишком скучно: кругом на низменном болотистом грунте растет дикий лес, простирающийся на неизмеримое пространство; нигде нет ни высоких гор, ни значительной зеленеющейся возвышенности. Если сколько-нибудь оживляется местность, то р. Вишерою, которая протекает подле самого селения, но и она не занимательна, ибо мелка - мы ее перебрели на лошадях, и узка, занимая ложе не более 15 сажен. Протекая по хрящеватому дну, вода в ней довольно чиста, быстра и на вкус весьма приятна.
Остановившись у священника, мне любопытно было сперва узнать историю явления образа Вишерской Божией Матери, но, к сожалению, не было никаких письменных памятников, кроме устного свидетельства, которое переходит в народе из рода в род. По преданию за достоверное сказывают, что давно, но в какие времена - Бог знает, - впрочем, при господстве уже здесь между начатками поселенцев христианской веры, жители однажды увидели на реке Вишере лодку, тихо плывущую против течения при пособии старичка, как снег, белого, который с берега тащил лодку против речной быстроты тонкою бечевкою. Дошедши до того места, где теперь селение, таинственная лодка остановилась у берега, и старика не стало. Жители, любопытствуя о приплывшей лодке, увидели на дне ее образ, с благоговением перенесли его в особо приготовленное место, прославляя милость небесную, ознаменовавшую чудесным посещением святыми, и немедленно построив деревянную церковь на берегу реки - там, где остановилась лодка, во имя Небесной Посетительницы, стали с того времени молиться и прибегать к заступлению Ее. Вот вся история! Но рассказывают и о старике, участвовавшем в этом событии, что он никто другой был, как Святой Стефан Великопермский, Апостол и покровитель зырян, почивавший уже в то время.
Празднование Божией Матери установлено 8 сентября, хотя изображение иконы не соответствует этому дню; впрочем, никто положительно не может объяснить, какое явление изображает икона. Чудес, изливающихся от святыни, рассказывают множество, но без свидетельства об их достоверности. Однако всеобщая молва туземцев и других уверяет о чрезвычайных, непонятных происшествиях. Я расскажу одно из них. Вообще, в разных местах у зырян есть обычай в честь известных Святых, Пророков, Господских и Богородичных праздников приносить в жертву из домашних чистых животных. Обычай этот везде, где он существует, соблюдается одинаково. В день праздничный по усердию одного или по согласию несколько семейств приводят рано утром быка или корову к церкви и, заколов, часть мяса отдают в пользу церковнослужителей и церкви, а остальное варят в котлах; после обедни и после обхода с процессией всего народа, с образами вокруг выгонной земли, сваренное мясо съедают во славу Праздника.
С того времени, как в Вишере явилась икона Божией Матери, обычай жертвоприношения начал соблюдаться с особенною таинственностью. В каждый раз, когда нужно было совершать обряд жертвоприношения, в честь явившейся Божией Матери, утром рано прибегал к церкви олень, самый красивый и тучный, кои в здешних лесах во множестве водятся. Жители замечали, что он всегда казался утомленным и усталым, и потому с вероятностию заключали, что пространство его бега было далекое и трудное и что он не мог быть кем-нибудь приучен к явлению в известный день в известное место, но не иначе, как побуждаемый в каждый раз по назначению свыше, прибегал из отдаленных дремучих лесов на жертву. Случалось, что иногда животное опаздывало, но жители всегда были уверены в непременном исполнении непостижимой воли, и вера в таком случае всегда оправдывалась. Поэтому, если животное сверх ожидания далее обыкновенного не являлось на жертвоприношение, то и Богослужение не начиналось до его прихода. Но в последствии, в каждый год начали замечать несвоевременное явление таинственного оленя и его чрезвычайную усталость и худощавость. Не зная причины неблагоприятных признаков в животном, все это стали относить к ослаблению веры и усердия к Царице Небесной и к умножению грехов в народе. Чувствуя таким образом явное неблаговоление святыми, немедленно обращались к раскаянию и молитвам, сопровождаемым горячею верою, и таинственное животное в назначенный день немедленно прибегало. Наконец, в один год необыкновенно долго ждали прихода его, и когда, потеряв уже всякую надежду, решились в исполнение обычая принести в жертву из домашних животных, вдруг после богослужения прибегает жертвенное животное и, видя, что оно заменено другим, падает тут же мертвым. С тех пор таинственный олень более не являлся.
При входе в церковь показывают обломок оленьего рога, весьма похожего на кисть человеческой руки с пальцами; его почитают свидетельством предания о давно минувшем чудесном происшествии. Живая вера в этом остатке находит предмет священный, почитая целебным от болезней. Ижемцы в проезд по здешнему селению с ярмарки Небдинской всегда стараются приобрести хотя маленький кусочек священного рога, который у них почитается талисманом для умножения оленьих стад.
Благоволение Божией Матери и ныне продолжается, особенно для местных жителей. Уверяют, что после того, как в сопровождении всего народа и церковной процессии обнесут икону по окрестностям селения, там, где в летнее время обыкновенно пасется домашний скот, никакой хищный зверь, которому в здешних глубоких лесах - приволье, не прикасается к ним. Нередко видали с стадами коров смирнехонько прогуливающихся медведей. Если это правда, то чему приписать неестественное сближение животных разных свойств, враждебных друг другу, как не покровительству свыше.
На следующий день мы заслушали заутреню, обедню и помолились Бо-жией Матери. Икона на глазомер кажется в вышину аршин, в ширину более полу аршина, с серебряным, золоченым окладом и надписью, когда и кем он сделан. Образ этот древнего письма, что можно видеть по краскам, смешанным со смолистыми веществами, какими обыкновенно покрывались старинные образа, и по самому изображению Божией Матери с младенцем Иисусом Христом на левой руке. Зыряне питают большое почтение к Вишерской Божией Матери: ежегодно из города и из других мест стекается сюда множество поклонников, но за всем тем церковь крайне бедна.
После обеда, отдохнув немного, мы отправились обратно на тех лошадях, коих приехали в деревню Джиян. Здесь ожидала уже нас крытая лодка, по заказу нашему приготовленная. Мы в тот же день приплыли в деревню Сторожевскую. Здесь крестьянин, у которого мы остановились, убедил нас ночевать по причине сильного дождя, который во всю ночь шел. Отсюда нигде не остановившись, кроме как для перемены лошадей, мы ночью приехали в Усть-Сысольск.
Литература:
Попов, А. Е. Путевые заметки от Усть – Сысольска к Вишерскому селению // Зыряне и зырянский край в литературных документах XIX века. – Сыктывкар, 2010. – С. 158 – 174. |